Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц

Марица быстро пробежала через замерзший двор. С дерева свисали сосульки, и, когда она нырнула под него, одна или две упали на нее, обломившись от ее резкого движения.

Добравшись до хлева, Марица изо всех сил дернула замерзшую задвижку. Дверь от сильного толчка открылась, и Марица вошла внутрь. Захлопнув за собой дверь, она прислонилась к ней, чтобы перевести дыхание. На крючок на стене рядом с дверью Михай обычно вешал лампу. Марица сняла ее и зажгла, истратив на это несколько спичек из коробка, которые он держал на полке рядом с фляжкой спиртного.

Поставив лампу на верстак Михая, Марица с бешено колотящимся сердцем поспешила к циновке, которая была разостлана рядом с дверью хлева среди ящиков с кормом и помойных ведер. Там лежал Шандор-младший. Он был похож на подстреленную птицу.

Марица склонилась над ним и ощутила запах гниющей плоти. Его кожа была серой, как земля. Шандор-младший казался крайне истощенным, все его лицо было в глубоких морщинах. Стоило только погладить его по голове – и из нее начинали выпадать целые пряди волос.

Марица расправила юбку своего платья и осторожно опустилась на циновку. Она слегка похлопала по куче одеял, которыми укрыла своего сына. Она перетащила сюда Шандора-младшего ночью. Ей это далось с большим трудом, и она не была уверена, что справится с этой задачей, пока не завершила задуманное.

Оставшись наедине со своим сыном, Марица начала беседовать с ним с такой откровенностью, словно он был ее сокровенным другом. Он стал невольным хранителем всех ее секретов, тайных планов, безумных проектов. Шандор-младший то приходил в сознание, то терял его – а Марица говорила с ним о его отце, о тех чертах характера, которые привлекли ее к нему, и о тех недостатках, которые были ей неприятны. Она рассказала сыну и о своем браке с лейтенантом в Будапеште, и о Михае. Она вспомнила светлые моменты из своего детства и те обиды, которые она все еще таила на друзей, с которыми она водилась, когда она была маленькой. Она рассказала о своем первом сыне, который родился до Шандора-младшего и вскоре умер от брюшного тифа. Марица разговаривала с сыном, как маленькая девочка со своей любимой куклой.

Через некоторое время она еще раз легонько похлопала по одеялам и всмотрелась в лицо своего сына. Его челюсть отвисла. Она знала, что теперь осталось ждать совсем недолго.

Марице остро захотелось сделать сыну что-нибудь приятное. Она перебрала свои воспоминания и наткнулась на факт, упоминание которого, она была уверена, доставит ему удовольствие. Это был день ее второй свадьбы. Церковь была битком набита гостями. Пришло время петь псалом, и она могла хорошо слышать Шандора-младшего, который сидел впереди с ее родителями и вместе с ними подпевал солисту церковного хора. Гости на той свадьбе отметили, какой у него прекрасный голос. Это было приятное воспоминание. Пожалуй, лучшее из всех, которые у Марицы остались о своем сыне.

Она наклонилась и прикоснулась рукой к его голове.

– Пой, мой дорогой мальчик! – прошептала она. – Спой мне мою любимую песню!

* * *

Марица, спотыкаясь, вышла из хлева. Порывы ветра подхватили ее нижние юбки и попытались закрутить их вокруг ее ног, когда она бросилась к дому обратно через двор.

Стараясь перекричать ветер, Марица закричала:

– Шандор умер! Шандор умер!

Кусочки соломы от циновки, запутавшиеся в ее длинной шали, сдувались ветром на землю, когда она бежала, крича:

– Шандор умер!

По пути Марица присела на корточки, чтобы выглянуть на улицу через щели в заборе. Офицерских лошадей, которые раньше стояли там, запряженные, теперь не было.

Убедившись в этом, Марица поспешила подняться по обледенелым ступенькам в дом, распахнула дверь и начала звать Михая. До прихода румын он обычно проводил утро в погребке «Круг чтения», но теперь часто уединялся в доме одного из своих друзей или отправлялся на прогулку в лес, подальше от любопытных глаз румынских солдат.

На обеденном столе все еще громоздились грязные тарелки и кастрюли, в печи продолжали потрескивать горящие поленья. В доме было тепло и тихо, стояла атмосфера благочестия и безгреховности.

Но Марица помнила, что нельзя медлить, поскольку старинные ритуалы по оберегу живых от душ недавних умерших следовало исполнить быстро, пока у духа мальчика не появился шанс поселиться в ее доме, чего ей совсем не хотелось. Она поспешила к часам, которые висели на дальней стене над ее любимым патефоном, потянулась через него и положила свою изящную дрожащую руку на маятник. Тиканье прекратилось. Было чуть больше половины одиннадцатого.

Затем Марица схватила со стола кувшин и плеснула из него воду в печь, чтобы погасить пламя. После этого она потушила огонь и под кухонной плитой. Она знала, что вскоре в доме начнет холодать, но традиция запрещала в течение этого дня разжигать и поддерживать огонь.