Алан Пайк предупреждал нас, что наша беда лишит нас кое-кого из близких друзей. Но с другой стороны, говорил он, в нашу жизнь войдут новые люди, и, возможно, мы неожиданно сблизимся с друзьями, с которыми раньше не поддерживали тесных отношений. Он был прав на сто процентов. С некоторыми людьми отношения испортились по причинам, не всегда очевидным для нас. Это было печально и вызывало недоумение, но мы научились принимать то, что в подобных обстоятельствах в этом нет ничего необычного и что эти отношения в будущем вполне могут восстановиться. Сначала нам было трудно общаться с теми, кто не откликнулся тотчас на нашу беду. Нам казалось, что они не понимали, какой стала наша жизнь, однако в некоторых случаях просто не знали об этом. Мы же, ослепленные горем, старались восстановить с ними связь.
Некоторые люди реагировали на нашу ситуацию так, что понять их было довольно сложно (хотя иной психолог нашел бы в этом немало интересного). Были такие, для кого все это оказалось слишком болезненным, и они вели себя так, будто Мадлен и не похищали вовсе. Возможно, не упоминая о случившемся или даже не принимая его, они пытались убедить себя, что этот мир остается добрым и безопасным. Как нам ни тяжело жить с не отпускающей ни на миг болью, мы осознаем, что у каждого свой способ справляться с эмоциями. Но это не означает, что такие люди лишены чувств. Бывает так, что, если человек тебе не слишком близок, он просто не знает, что сказать. Нам с Джерри проще не молчать, а говорить о Мадлен, мы считаем, что это правильно. И нам спокойнее, когда остальные поступают так же. Мы не можем вести себя так, словно ее не существует.
Одним из самых больших изменений в нашей жизни стала утрата анонимности, которую я, как и, наверное, все люди, всегда считала чем-то безусловным и незыблемым. Мне никогда не приходило в голову, насколько серьезными будут последствия. Как Кейт Хили я могла делать что хотела и когда хотела, могла разговаривать с тем, с кем хотела, могла держаться свободно и естественно, не испытывая постоянного страха, что окружающие оценивают каждое мое движение. Но неожиданно, в мгновение ока, весь мир узнал о нас и о нашей жизни все до мельчайших подробностей.
Циники возразят, что мы сами «обхаживали» прессу (как же я ненавижу это выражение!) Если этим они хотят сказать, что мы заручились помощью журналистов ради того, чтобы как можно больше людей узнали, что у нас похитили дочь и что мы делаем все, чтобы ее найти, то с этим мы спорить не станем. За последние четыре года каждое решение принималось ради Мадлен, каждая встреча с журналистами проводилась в ее интересах, не в наших. А как бы повели себя эти критики, если бы у них пропал ребенок? Забились бы куда-нибудь и стали бы надеяться на лучшее? Как бы повели себя вы? Что нам всегда было нужно, что нам нужно и сейчас, так это помощь людей. Мы считали (и в этом нас убеждали), что СМИ — лучший способ обратиться к ним.
Наши отношения со СМИ остаются непростыми. Мы зависим от журналистов. Только они не позволяют обществу забыть о Мадлен и только с их помощью мы можем обращаться к людям, когда того требует проводимое нами расследование. И в то же время иметь с ними дело — все равно что играть с огнем. Что же касается их нынешнего отношения к нам, его можно охарактеризовать одним словом: «переменчивое». И в Португалии та же картина. Сегодня они могут написать о нашем очередном появлении на публике в весьма сдержанной манере, основываясь на фактах, а завтра — придраться к каждой мелочи. А послезавтра вмешаются анти-Макканновские комментаторы, которые недовольны всем, что мы делаем, и снова начнутся разговоры о том, что мы оставили без присмотра детей, что нам надо смириться и прекратить поиски.
Сделавшись человеком известным (не могу заставить себя употребить слово «знаменитость»), я стала сдержаннее вести себя в общественных местах. Некоторые люди подходят ко мне, желают удачи, некоторые просто глазеют или, толкая соседа локтем, шепчут: «Смотри, смотри, вон Кейт Макканн стоит!», после чего в мою сторону поворачивается сразу пять голов. Я видела, как один продавец в магазине бегал рассказать обо мне коллегам, после чего за прилавком появилось еще трое. Я всегда спрашиваю себя: о чем они думают? Верят ли напечатанному в газетах? Никогда я не любила шопинг, но теперь это занятие стало для меня еще более тягостным. Я влетаю в магазин, чтобы вылететь из него как можно быстрее.