Мадонна будущего. Повести

В последнее время он был особенно мудр, а также настолько возвышен и глубок в суждениях, что я всерьез обеспокоился — не кроется ли за всем этим некий черт в табакерке? Не побуждало ли нашего гения блюсти строгую безукоризненность сознание того, что ненавистные Пуднеи, буде им того возжелается, способны поведать нам куда более убийственные тайны? Солтрам вел себя тише воды, ниже травы, но кому не известно, что свирепейший шторм налетает внезапно, когда на море царит самое невозмутимое затишье? Шквал подействовал бы на нас освежающе: мы с облегчением готовы были бестрепетно встретить любую бурю, лишь бы не томиться в ожидании того, как воды вот-вот сомкнутся у нас над головами.

Кент Малвилл поднялся к Солтраму наверх, но возвратился с привычно непроницаемым выражением лица. Таким я видел его только в тот достопамятный вечер, когда мы с мисс Энвой тщетно ожидали начала лекции. Внутренний голос подсказывал мне, что наш общий друг, мягко выражаясь, нынче не в форме; и меня радовало присутствие среди нас постороннего лица, освобождавшее от унылой обязанности обсуждать, в связи с неудачной вылазкой хозяина дома, вероятные осложнения наиблагороднейшего, впрочем, свойства (сами-то мы ни на грош не верили в их существование), кои воспрепятствовали предмету нашей речи присоединиться к общей компании…

В десять часов, однако, мистер Солтрам спустился в гостиную. Жилет на нем был застегнут кое-как и сидел криво, но глаза уже излучали призывные огни маяков. Мне почудилось, будто тот самый кристалл (согласно моему определению) начал потихоньку вращаться, — и я немедленно сосредоточил все свое внимание на мисс Энвой.

Впоследствии мне не раз твердили с восторгом, что в тот вечер Фрэнк Солтрам буквально превзошел самого себя, однако вознаграждение за мою наблюдательность целиком перевешивает упущенное слухом. В целом, разумеется, я отчетливо сознавал, что совершается нечто величественное: допускаю, именно так погружает слушателей в транс игра на скрипке господина Иоахима. Переливы знакомых гармоний наполнили комнату: всем своим существом я ощущал мощное биение мысли, ее взлеты и спады — она то парила в вольном просторе, то ныряла вниз, к земле, то вновь устремлялась в горние области духа… Но монолог Солтрама не доходил до меня непосредственно: я мог воспринимать его только через пристальное созерцание слушательницы, о которой знал нечто такое, чего не знал никто из присутствующих. От меня и по сей день нет ни малейшего проку как от свидетеля: право же, я не в силах рассудить затянувшийся до бесконечности нелепый спор относительно того, находился ли оратор в тот исторический вечер в состоянии подпития или же нет. Этим я ставлю себя в несколько смехотворное положение: ведь не могу же я, в самом деле, признаться, чем тогда были поглощены все мои чувства. Извлеченная мною (и только мною) малая крупица из пережитого всеми — безраздельная моя собственность. Прочими впечатлениями я охотно готов поделиться, но данный опыт передаче не подлежит.

Это ощущение, должен сказать, не покидает меня и сейчас, при самом беглом ретроспективном обзоре событий того вечера — и ясность слога, боюсь, в данном случае несколько мне изменяет. Думаю все же, мне достанет необходимой точности выражения, если я укажу, что мисс Энвой отдалась льющемуся потоку речи всецело, без остатка, совершенно не замечая моего прикованного к ней взгляда. Отнюдь не матримониальные хлопоты призвали ее в Лондон из-за океана — это ясно как белый день… Открытие доставило мне немалое удовольствие: если бы дело касалось только брака, она, вне сомнений, не сдвинулась бы с места. И тогда Грейвнеру пришлось бы, несмотря на занятость в парламенте, изыскать возможность совершить трансатлантическое плавание.

Я испытывал неловкость за Руфь, вынужденную обитать в убогой, по словам миссис Малвилл, квартирке, слишком явно ожидая решения своей судьбы, и потому с радостью встретил известие о ее переселении в Колдфилд. Пока она в Англии и помолвка еще не расторгнута, самое подходящее для нее место — под крылышком леди Мэддок. Теперь, когда невеста бедна и несчастна, ее предполагаемая золовка будет, вероятно, побеждена окончательно. Если бы позволяло место, я мог бы многое порассказать о том, насколько характер действий мисс Энвой (из того, что до меня доходило) соответствовал тому образу, который я нарисовал в своем воображении под воздействием признаний Грейвнера, сделанных им в поезде. Я смотрел на Руфь, постоянно держа в голове этот причудливый зигзаг судьбы. Для достойного ответа требовалось немалое мужество: каждый взгляд Руфи, каждое ее слово я истолковывал — пусть это и покажется странным — именно в свете предоставленной ей редкой возможности.