Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере

— Я вам передать не могу, как я рада вашему возвращению! — искренне сказала она.

— В чем же были сложности во время моего отсутствия?

— Я так и не научилась одновременно управляться с посетителями и работать, — пожала она плечами. — Но скажите, отец Варфоломей отпустил вас — это значит, нашли что-то нужное?

— Нашли документы к нашей мраморной даме. Да, она была привезена к нам вместе с медальоном, а до того хранилась в папской сокровищнице. Её определил туда кардинал Эрколе Гонзага где-то в середине шестнадцатого века, определил со словами — никогда нигде не выставлять, никому не дарить и по возможности — вообще не показывать. Непонятно, честно говоря.

Тут уже ничего не оставалось, кроме как пригласить брата Франциска в кабинет, попросить кофе и рассказать историю мадонны Фьоры.

— Вот поэтому и не показывать, — завершила Элоиза свою историю.

— Чудны дела твои, Господи… Всё в одном — и возвышенная любовь, и порочная страсть, и прекраснейшие произведения искусства, и человеческие слабости…

— Скажите, а медальон хранился на шее у статуи?

— Да, в записке, которую составил для хранителей сокровищ кардинал Гонзага, было особо сказано — ни в коем случае не снимать медальон с шеи статуи.

— То есть, господин Моллини шел себе по чердаку, присматривал подходящее сокровище, увидел нашу мадонну Фьору и решил, что она не обидится, если он лишит её драгоценного украшения?

— Вообще-то, статуя была накрыта тканевым чехлом, то есть он, как минимум, заглянул под него.

— А далеко ли она стояла от входа?

— От того, что с восточной стороны — не очень далеко. Да, можно было из любопытства заглянуть под чехол, увидеть медальон и снять его.

— Но он же еще где-то нашел тексты об этом медальоне!

— Мы коллегиально пришли к выводу, что уже не у нас. Впрочем, мы — не единственный в городе источник ренессансных редкостей.

Это точно, не единственный. И к еще одному такому собирателю редкостей ей придется вечером ехать…

Элоиза поговорила с сотрудниками, убедилась, что всё в порядке, и отправилась поговорить с Бруно. Тот встретил ее с непередаваемой улыбкой.

— Госпожа де Шатийон, вокруг вас снова происходят логически необъяснимые вещи, — вкрадчиво сказал он. — Я не верю, что вы вчера потерялись просто так.

— А я верю, — кивнула она. — Это про необъяснимые вещи. А в остальном — я никуда не терялась. Кстати, у меня для вас есть добрый привет.

— От кого, позвольте спросить?

— От Доменики Фаэнцы, — с готовностью ответила она. — Оказывается, кузина о вас очень высокого мнения.

— Это, безусловно, приятно, спасибо ей на добром слове и передайте ответный привет по возможности. Вам надоело ждать, пока ваши ноги восстановятся сами, и вы отправились к ней?

— И это тоже, но не только. У меня вчера была запланирована непростая встреча, и мне хотелось приехать на неё в нормальном состоянии.

— Ладно, предположим. Но покажите же ваши ноги, я страстно желаю их посмотреть.

Элоиза сняла туфли и брюки и показала ноги. Кожа на месте содранной еще не приобрела абсолютно обычного цвета и, честно сказать, изрядно чесалась. Впрочем, это было нормально.

— Вот так это сейчас выглядит, — улыбнулась она.

— Отлично, это же просто отлично! — Бруно сначала аккуратно осмотрел оба колена глазами и руками, потом извлек из ящика стола большую лупу и рассмотрел через нее. — Доменика просто кудесница. Очень жаль, что она не может этому научить.

— Так вы об этом знаете?

— Да, она говорила, Это было первое, о чем я ее попросил, когда увидел вот такое диво. Я единственный раз в жизни пожалел, что родился у своих родителей.

— И даже рождение в нашей семье не всегда дает стопроцентный результат, — пожала плечами Элоиза. — Способности к тому или иному наследуются очень вариативно. Кто-то лечит, кто-то поет, кто-то загадки разгадывает, кто-то всего понемногу, а кто-то только улыбается.

— А вы? — Бруно пристально на нее взглянул.

— А я до самого последнего времени жила, как обычный человек. Ну, почти, — поправилась она.

Элоиза уже откланялась и ушла, а Бруно еще ворчал себе под нос разное о людях, которые сами не ведают своего счастья, зарывают таланты в землю и вообще.

* 56 *

В половине седьмого Элоиза спустилась в гараж. Правду говоря, серебряную завитушку на багажнике маленькой машины нарисовали уже некоторое время назад, и она была в полном порядке, но раз вчера Барберини так скривило от джипа, то ехать надо именно на нем. И в остальном она была подобна себе-вчерашней — платье другое, но тоже длинное и черное, открытые руки и закрытый лиф, украшения золотые, но с сапфирами, и в целом их несколько меньше. Туфли другие, но каблук той же высоты. Разве что духов побольше — он же курит, у него в доме вообще, наверное, дышать нечем.

На улице было дождливо и промозгло, поэтому — длинное черное пальто, шарф и тонкие кожаные перчатки. Сообщила Марни, что отправляется, и поехала.

У Барберини не было подземного гаража. Пришлось выходить из машины на улицу и идти под дождём до дверей, правда, гостеприимно распахнутых.