Мадонна миндаля

Впрочем, то был вовсе не сон. Кардинал Милана был мертв. Ибо понятия не имел, лакомясь ликером, что запахом миндаля обладает также и другая, смертельно опасная жидкость: синильная кислота. Порошок, из которого ее делают, был экстрагирован из листьев лавровишни и являлся столь смертоносным, что торговец ядами, лавчонка которого находилась в узком переулке на задах центрального собора Мантуи, счел необходимым предупредить даму, купившую у него этот порошок, об ужасном воздействии данного зелья. Но та лишь кивнула в ответ и, взяв белой рукой флакон с ядом и тут же его спрятав, быстро ушла. Однако торговец успел заметить, что три средних пальца на ее руке были одинаковой длины.

А новый — и последний — неказистый слуга кардинала быстро выбежал из дворца, зная, что его «хозяин» уже мертв. Он помедлил лишь мгновение, чтобы скрыть под плащом свою ливрею и сунуть в карман пустую хрустальную бутылочку, которую предусмотрительно прихватил с собой из спальни его преосвященства. Затем он бросился к лошади, смирно ожидавшей его за зеленой тисовой изгородью, и что есть мочи погнал бедное животное, пока не выбрался из города на берег реки, широкой серебристой лентой тянувшейся в ночную даль. Там он зашвырнул бутылку как можно дальше в воду и вскоре услышал всплеск — река с благодарностью приняла в дар этот хрустальный сосуд. Светало, когда всадник добрался до виллы Кастелло и увидел, что хозяйка ее стоит у окна и смотрит на дорогу. Его она заметила издали и тут же бросилась ему навстречу, но он был слишком измучен, и она не стала терзать его долгими расспросами. Видя, что он едва держится на ногах — даже вожжи бросил на крышу голубятни, а коня так и оставил пастись прямо на лужайке, — она лишь спросила:

— Ты его видел?

— Да.

— Дело сделано?

— Да.

Из ее груди вырвался вздох облегчения.

— Сегодня я освобождаю тебя от занятий с мальчиками, — сказала она. — Ступай и хорошенько выспись. — Но когда он уже переступил порог дома, она вдруг снова окликнула его: — Исаак?

— Да, госпожа моя?

Она не сразу нашла нужные слова.

— Твой Бог гордился бы тобой!

Он улыбнулся той улыбкой, которая и составляла его единственную красоту, и рукой написал в воздухе приветствие: шалом.

— И твой Бог тоже, синьора, — тихо промолвил он.

ГЛАВА 38 КРЕЩЕНИЕ

— Я не могу остаться. Святая Катерина была моей последней фреской. Пойми, я должен уехать. Если вчерашний день меня чему-то и научил, так только тому, что нет ничего важнее, чем прожить именно ту жизнь, что была тебе дарована с рождения, даже если это жизнь во грехе. Да, можно сказать, я успел подружиться с Богом, живя здесь, и теперь знаю: Он действительно существует, хотя прежде был уверен, что Его нет. Мне кажется, Он тоже любит меня, несмотря на все мои недостатки. Но жизнь коротка. А я — наконец-то! — понял, как нужно рисовать. Я научился этому вчера. И теперь я должен уехать, должен жить той жизнью, которая единственно мне необходима, даже если буду за это проклят.

— Кто она? — Глаза аббатисы спокойно смотрели прямо на Бернардино. Художник был пойман врасплох. — Кто?

— Одна знатная дама.

— Какая знатная дама?

Бернардино мысленно перебирал все только что им сказанное, тщетно пытаясь понять, в какой момент с его губ невольно сорвалось имя Симонетты. Сестра Бьянка подошла к стене и указала на портрет святой Урсулы:

— Вот эта? — Затем метнулась к фреске, где был изображен святой Маврикий, и показала пальчиком на даму в красном, нарисованную на переднем плане. — И эта. — Ее черное одеяние так и шуршало по полу, когда она, резко поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, называла имена святых: — И у святой Агаты ее лицо, и у святой Люсии, и у святой Аполлонии. И даже, — Бьянка подошла к самой последней фреске, написанной Бернардино, — у святой Катерины. Там, в часовне, ты изобразил святую Катерину похожей действительно на графиню ди Шаллант. Но здесь, где Катерина стоит рядом со святой Агатой, у нее опять лицо той самой таинственной «знатной дамы». Эта дама присутствует в нашей церкви повсюду, но ты ни разу не сказал о ней ни слова. Хотя даже образу моей матери отчасти придал ее черты. — И Бьянка указала на коленопреклоненную женщину в белом одеянии, похожую на призрака, которая была изображена на внутреннем поле фронтона, чуть выше святой Катерины и святой Агаты. — Моя мать и вправду была хороша собой, но ты польстил ей, дав более красивое лицо. Это вынуждена признать даже я, которая так ее любила.

Бернардино печально улыбнулся и на мгновение закрыл лицо руками.

— Зато ты не очень-то льстишь моему умению художника! — рассмеявшись, воскликнул он.

Аббатиса присела рядом с ним на скамью.

— Бернардино, ты прекрасно знаешь, как высоко я ценю твою работу. Но посмотри еще раз внимательно. Да, в портретах этих святых женщин безусловно есть кое-какие незначительные отличия, но все равно у них одно и то же лицо, вернее, один и тот же тип красоты.