Маджонг

Должно быть, они забавно выглядели — три крепко выпивших старика, неуверенно поднимавшихся по вечернему бульвару, вдоль решетки Ботанического сада. У них было разное прошлое, да и в будущем вряд ли что-то могло надежно их объединить. Но сейчас они были вместе, и каждый из них удивлялся этой странной перемене в долгой истории их отношений.

Возвращаясь, Регаме вдруг понял, что колено перестало болеть. Он не чувствовал его и когда выходил из дома. В какой-то момент оно прошло, но он не заметил, когда именно.

* * *

Примерно в то время, когда Регаме спускался домой по бульвару, мобильный телефон Рудокоповой тихо завибрировал.

— Два человека, которых вы считаете своими друзьми, хотят вас завтра развести и кинуть, — произнес мужской голос и отключился.

Рудокопова не придала звонку значения, но не забыла о нем, и номер из памяти телефона удалять не стала.

Игра XI

— Сознавайтесь, — потребовала Сонечка, — отправляясь в дорогу, вы все берете с собой фотоаппарат?

— Сонечка, сейчас поехать куда-то без камеры — хуже, чем вообще никуда не ехать, — отозвался Толстый Барселона. — И деньги потратишь, и воспоминаний никаких не останется. У меня через неделю после возвращения домой из дальних странствий в голове пусто так, словно я и не поднимался с дивана.

— А я вот перестал таскать с собой в поездки камеру, — хмуро улыбнулся Зеленый Фирштейн. — Раньше брал и аккуратно щелкал все, что попадалось на глаза. И потом по самую крышку загружал ноутбуки триллионами мертвых пикселей. И не смотрел их больше никогда! Вы подумайте, кому и зачем нужны эти гигабайты цветных картинок, если их все равно не смотришь?

И показать уже некому, потому что все ездят в одни и те же места. Интернет забит снимками одних и тех же замков, руин, крепостей, водопадов. У них и морды одинаковые, у всех этих путешественников: очки, панамки, обгорелые носы, горы с заливом или монастыри с колоннами на заднем плане. Да сколько же можно!..

— Дай мне обнять тебя, Зеленый, — театрально вскинул руки Старик Качалов. — Сегодня призыв не умножать сущности актуален как никогда.

— А мне старые снимки кажутся чем-то вроде воспоминаний о снах, — увела разговор в сторону Сонечка. — То ли было, то ли не было, то ли приснилось.

— Я думал, о снах мы сегодня уже поговорили, — зевнул Старик Качалов.

— Тема такая, что можно и вернуться, — не согласился с ним Зеленый Фирштейн. — Может быть, Сонечка вспомнила, кто в ее сне выиграл эту партию в маджонг, и нам стоит принять результат, а не стучать тут костями по столу, изображая старых доминошников.

— Согласиться? Ты же первый ни за что не согласишься, — Старик Качалов привычно продемонстрировал обретенную с годами прозорливость.

— Смотря с чем, — не согласился с очевидным Зеленый Фирштейн. — Что тебе снилось, Сонечка?

— Разное, — пожала плечами Сонечка. — Например, что с нами вместе играл Женя Львов. Барс, ты помнишь Женю?

— Вот видишь, Фирштейн, — снисходительно улыбнулся Старик Качалов, — как с таким можно согласиться?

— Сонечка, я не только его помню, — Толстый Барселона вдруг в изумлении уставился на Сонечку, — но ты не поверишь — он мне тоже снился. И мы с ним тоже играли, только не здесь и не в маджонг.

— Да, слушать чужие сны — это почти так же весело, как смотреть чужие летние фотокарточки, — не оставил ситуацию без комментария Старик Качалов. Но на этот раз его не услышали.

— В нашей старой квартире, — Барселона ткнул пальцем в потолок, — мы играли с ним в какую-то странную игру. Не то в шахматы, не то в… нет, это был не маджонг, конечно. И вы все пришли… кажется. Там вообще собралась какая-то толпа людей из прошлого: джазмены, поэты наши, киевские. Их давно уже нет почти никого, а тут вдруг собралась толпа такая, еще живые вперемешку с покойниками, забили весь наш коридор — не протолкнуться. Уже и коридора этого нет, все там давно перестроено, да…

— А мне недавно снилось, что я пишу сочинение. Это не экзамен, а просто обычное школьное сочинение, — вдруг вспомнил Зеленый Фирштейн. — И так мне легко пишется, удивительно даже: едва ставлю точку, как готова следующая фраза. Я записываю ее, а новая уже просится на бумагу. В реальности никогда так легко не писалось, как в этом сне. И вот я дохожу до фразы «Я жил тогда в Париже совершенно особыми интересами.» и, вместо того чтобы писать дальше, вдруг начинаю думать: какими интересами я жил? Когда это я жил в Париже? И, конечно, не вспомнив ничего, просыпаюсь.

— Ну вот к чему ты это рассказал, Зеленый? — спросил Старик Качалов.

— Я потом в Интернете посмотрел. Это из «Убийства на улице Морг» Эдгара По. Я писал рассказ Эдгара По, представляешь, Качалов.

— Да ну вас с вашими снами, мистики несчастные, — рассердился Качалов. — Строчку из Эдгара По он во сне вспомнил, подумаешь, событие!

— Зато, если бы среди нас был Борхес, — Толстый Барселона решил порадовать Качалова собственной версией сновидения Зеленого Фирштейна, — то он предположил бы, что Фирштейн во снах и есть Эдгар По.