Маджонг

Кредит Женя брать не стал, но и бунтовать после этого разговора бросил. Индустрия так индустрия. Однако же и ощущение осмысленности существования в рамках индустрии как-то быстро его оставило. Это чувство — истекания времени в никуда — было хорошо ему знакомо. Так уже было с ним: и когда на факультете отказались утвердить тему его диплома, и несколькими годами позже, когда стало ясно, что его компьютерный бизнес обречен. Прежде оно было признаком близких перемен, не всегда к лучшему, но неизменно радикальных. Оставалось только ждать их наступления, а в том, что их время вот-вот наступит, он не сомневался.

* * *

Глухо рыкнув, автомобиль рванул к Львовской площади, а миновав ее, свернул к Подолу. Рудокопова вела машину сосредоточенно и молча. Женя прикидывал, где возьмет материалы пропущенной униановской прессухи, и тоже помалкивал. Еще он хотел знать, зачем вдруг понадобился ей, но спрашивать об этом не собирался: придет время — сама расскажет.

Вернувшись с Кипра, он навел о Рудокоповой справки, но выяснил только, что никаких особых подлостей за ней не числится, а неофициальная биография почти не отличается от той, что опубликована во всех справочниках. Поработав два года моделью и, видимо, кое-что заработав, она зарегистрировала в Италии фирму по пошиву одежды. Сама Рудокопова тогда ничего не шила, вернее, почти ничего. Она размещала заказы на киевской и черниговской швейных фабриках, отправляла на Украину недорогую ткань и лекала, а назад получала готовые костюмы. Затем на костюмы пришивались ярлыки ее компании с отметкой «Сделано в Италии», и одежду развозили по Европе. Главными покупателями были немцы. Еще через год она купила эти швейные фабрики — тогда они почти ничего не стоили, а вскоре завезла в Чернигов оборудование и наладила производство тканей на месте.

Рудокоповой удавалось извлечь пользу даже из неудачных проектов. В какой-то момент она попыталась заняться еще и шерстью для своих тканей, но с этим почему-то ничего не вышло. Почему — неизвестно, зато известно, что, заменив овец на коров, она очень скоро организовала производство твердых сыров, а чтобы не было проблем со сбытом, купила долю в сети супермаркетов. Активы Рудокоповой оценивали миллионов в двести пятьдесят — триста. Не бог весть какие деньги, но все-таки. Отчего она решила вдруг выпускать компьютеры, никто толком Жене сказать не мог, но, отмечая склонность Рудокоповой подминать под себя всю производственную цепочку — от получения сырья до продажи конечного продукта, специалисты предполагали, что сборкой компьютеров дело не ограничится.

С бизнесом Рудокоповой все было более-менее ясно, зато остальное скрывалось в тумане. Семья? Хобби? Говорили, что у нее муж-итальянец, что сперва он помогал ей вести дела, но уже много лет Рудокопова все решает сама. Любит и покупает хорошие машины. Несколько раз ее видели в антикварных салонах. Негусто.

— Как вы слетали на Кипр? — спросила Рудокопова, когда машина выехала на набережную Днепра.

— Да ничего, нормально слетал. Хорошо там, на Кипре. Впрочем, на средиземноморских курортах вообще неплохо, но всюду примерно одинаково. Скучновато. А вы как съездили?

— Отлично. Если бы не ваша сотня, было бы намного сложнее. А так тем же вечером все удалось решить. Кстати, мы ведь, кажется, на «ты»?

— А-а. Ну, да. — Женя не помнил, чтобы они были на «ты», но спорить не стал.

— А вообще все прошло отлично. И поработала, и отдохнула. Попала на три аукциона: «Хампель» в Мюнхене, небольшой аукцион в Линдау, тоже на юге Германии, и на венский «Доротеум».

— Интересно, — вежливо сказал Женя. Аукционы его интересовали мало.

— Не то слово. Это необыкновенно увлекательно. Иногда такие страсти кипят.

— Ну и как? Что-то удалось купить?

— Кое-что, кое-что. Об этом я и хотела с тобой поговорить.

Игра II

— Знаете, почему я у вас сегодня выиграю? — Зеленый Фирштейн любил во время игры давить партнерам на психику. — Потому что я не жадный. Вы возьмете какого-нибудь дракончика, или привалит вам ветер, и вы над ними трясетесь, держите до конца кона, ждете, когда придет второй, а потом третий, чтобы собрать из них панг на благородных камнях. А второго не будет. Потому что каждый из вас держит такого же дракона. У каждого по одному бесполезному дракону. Кто, кроме меня, способен разорвать этот порочный круг? Нет среди вас таких. Поэтому сносится зеленый дракон.

— Зеленый Фирштейн снес Зеленого дракона. Это каламбур? — спросила Сонечка.

— Это конг, — ответил Толстый Барселона, подбирая снесенного дракона. — Спасибо, друг. Сношу четыре бамбука.

— Вот черт, — порадовался за Барселону Зеленый Фирштейн.

— Кстати, о друзьях, — Старик Качалов взял кость из Стены. — Как дела у Синего?