Маджуро

— Не могу обещать, что все будет хорошо, но одно знаю точно: после самой темной ночи всегда наступает рассвет. Ложись спать, малой, и не думай о том, что случится завтра. Ложись спать.

Кхар не знал о Колесе, о странниках и о той награде, проверить действие которой стремился мальчик. Поняв все по-своему, он просто пытался утешить.

Лука лег и мгновенно уснул. А теперь, проснувшись, пытался собрать воедино все отрывочные и многочисленные воспоминания вчерашнего дня.

— Как ты, малой? Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, но… Здесь, как я понимаю, завтраками не кормят, — сказал Терант. — И верно, зачем кормить тех, кто уже сегодня будет принадлежать новому хозяину?

Лука потер глаза, зевнул, потянулся и пожал плечами. Поесть хотя бы раз в день было за счастье. К тому же никто его кормить не обязан. Но почему бы не помечтать? Вот сейчас послышатся шаги стражника, который подойдет к двери их камеры и бросит сквозь прутья черствую корку хлеба! Это стало бы прекрасным началом нового дня!

— Двурогий! — воскликнул Терант. — Ты только посмотри на это! Почти натянул и не заметил!

Только сейчас мальчик увидел, что одна нога кхара прикована не к цепи, а к очень тонкому, тоньше нити, бесцветному поводку. Его сложно заметить, но если обратил внимание, то уже не отведешь взгляда — уж больно красивы редкие всполохи отраженного света. Словно поймали солнечный луч и засадили внутрь поводка.

— Знаешь, что это? — спросил кхар.

Лука покачал головой.

— Это струна. Подобные струны — то немногое, в поставках чего раканты не отказывают вашему императору. Прочнее железной цепи и легче бельевой веревки! Это порождение Двурогого вживается в плоть, срастается с нервной системой прикованного. Рискнувший ее натянуть или оборвать — безумец, чьи нервные жилы будут выдернуты из тела, а смерть наступит раньше, чем он успеет вскрикнуть.

Послышались шаги стражника и звон связки ключей. Лука встрепенулся: неужели принесли поесть?

— Лука Децисиму, на выход! Живо!

Мальчик растерянно обернулся к Теранту.

— Будь сильным, — кивнул кхар на прощание. — Помни, что говорил твой отец.

Понукаемый стражником, Лука прошел в обратном направлении тот же путь, что и вчера, когда его привели, однако у лестницы стражник повел его не к выходу из подземелья, а в другой коридор. Все камеры были забиты народом. Хромые, кривые, уродливые, в язвах и струпьях — заключенные отлично вписывались в историю Теранта о генетическом отребье Империи. Присмотревшись к лицу стражника, Лука заметил, что и с ним не все в порядке — низкий лоб, бельмо на глазу…

— Че зыришь? — рявкнул страж и влепил мальчику затрещину. — Давай-давай, двигай булками, салага!

Его кривые почерневшие зубы, всегда казавшиеся Луке обычным и нормальным явлением, вдруг сделались противоестественными, уродливыми. Наследие странника вновь проявило себя с неожиданной стороны.

«Ну и урод!» — подумал мальчик, но попробовал завязать начавшееся общение.

— А что будет с ним? — спросил он.

— С кем?

— С кхаром, с которым я сидел.

— С черным? Или казнят, или выкупят, чтобы дрался на Арене.

— А кто выкупит?

— Хватит болтать, мелюзга! Вот привязался!

Стражник дал ему пинка, и Лука ускорил шаг, чтобы не упасть, потирая ушибленное место. Всплыл текст о полученном уроне и регенерации поврежденных мягких тканей, а через биение сердца боль ушла.

Наконец они достигли другого крыла и по лестнице поднялись на улицу. Просторный закрытый двор тюрьмы был полон зрителей, зевак и родственников тех, над кем будет вершиться суд.

Судья Кэннон — скрюченный старец, едва сдерживающий желание уснуть прямо за столом, — что-то прошамкал. Стоящий рядом глашатай громогласно объявил:

— Именем императора! Жизнь именуемого Рахимом Даришта объявляется собственностью Империи отныне и до конца его дней. Раб Даришта приговаривается к отработке своих многочисленных злодеяний против народа Империи на Олтонских рудниках!

Осужденный, повязанный струнами по рукам и ногам, заревел:

— Судья — продажная тварь! Отсо…

Мгновенно образовавшаяся куча-мала вскипела на том месте, где стоял несогласный с приговором Даришта. Стража увлеченно месила бунтаря, пока тот не перестал издавать какие-либо звуки. А потом два здоровенных охранника, подхватив тело за ноги, утащили его со двора.

Судья посмотрел в свои записи и снова то ли что-то прошептал, то ли просто зевнул, но глашатай встрепенулся и подал знак. Стражник пихнул Луку в спину и вытолкал в центр двора. Лука открыл рот, чтобы сказать слова в свою защиту, но спрашивать его никто не стал — Кэннон уже все решил.

— Обвиняемый в нанесении телесных повреждений Кариму Ковачару несовершеннолетний Лука Децисиму приговаривается к штрафу в пятнадцать золотых! Из них семь — претензия господина Ковачара, семь — штраф в пользу Империи, и один золотой на судебные издержки! — раздался звонкий голос глашатая. — Обвиняемый! В состоянии ли ты или твоя семья уплатить штраф здесь, сейчас и в полном объеме?

— Лука! — послышался голос матери, а следом раздался ясный и чистый голос Коры:

— Братишка! Сам стоит! Чудо!