Маэстра

– Мне надо поговорить с синьором Монкадой. Меня зовут Джудит Рэшли, я работала на Кэмерона Фицпатрика.

Короткие гудки. Я перезвонила снова.

– Пожалуйста, передайте синьору Монкаде этот номер. Я буду ждать его звонка. Лучше прямо сейчас, – быстро кивнула я Рено.

Тот встал, выхватил трубку из рук у изрядно помятого сомалийца в этническом платье и повесил.

– Какого хрена?

Рено распахнул полы пиджака и достал из кармана значок:

– Полиция!

На секунду из зала как будто откачали весь кислород, а потом вся толпа ломанулась к выходу, перевернув незапечатанный мешок с рисом и коробку поддельных очков «Рэй-Бан». Кассир встал, опершись на стойку огромными, унизанными перстнями кулаками:

– Послушайте, месье, вы не имеете права заявляться сюда просто так и…

– Так! Сел и заткнулся! Веди себя смирно! Иди в подсобку и уткнись своей жирной мордой в жареную курицу! Будешь сидеть там, пока не позову, понял? Или мне у тебя документы на эту халупу проверить? А потом я отправлю тебя в твою дыру, откуда ты там приехал, быстрее, чем ты успеешь сказать «расовая дискриминация»! Понял, ублюдок ты жирный? Если, конечно, у тебя язык на месте останется к тому времени! Все ясно?

Мы остались одни. Хрустя рассыпанным по полу рисом, Рено подошел к двери и повернул табличку на «Закрыто».

– Совершенно не обязательно было так на него наезжать! И что это еще за значок? – недовольно спросила я по-английски.

– Давай без нотаций, Джудит, дело серьезное! Ну а значок…

– Не говори, сама догадалась – у тебя же друзья в префектуре!

– Слушай, просто стой тут и жди звонка, ладно? – раздраженно бросил Рено и закурил.

– Здесь нельзя курить! – осторожно крикнул кассир из-за занавески для душа, которая, словно ширма, отделяла подсобку от остального зала.

– Будешь? – невозмутимо протянул мне пачку Рено, не обращая на беднягу внимания.

– Нет, спасибо. Перестань вести себя как последний засранец! Можно подумать, ты и правда настоящий коп!

– Прости, я нервничаю… Тут на кону такие деньги… Я извинюсь перед ним, честное слово!

– Да как хочешь! Слушай, сядь уже наконец! Почитай журнал и не мешай мне концентрироваться!

Рено неуклюже попытался собрать рис с пола обратно в мешок, убрать на место очки, а потом сел на стул кассира за стойку и выключил телевизор. Около двадцати минут мы сидели молча, и я уже начала думать, куда повешу Рихтера, но тут раздался звонок.

– Синьор Монкада? Это Джудит Рэшли.

– Vi sento[34], – коротко ответил он и замолчал.

Я разразилась заранее заготовленной речью на итальянском – времени на репетиции у меня было предостаточно. Упомянула, что у меня есть кое-что, что могло бы его заинтересовать, предоставила полную информацию о торгах, чтобы он мог лично проверить все данные, и предложила встретиться в Париже, если синьор сочтет такой вариант приемлемым. Дело стоящее. Ни слова о деньгах, ни слова о Фицпатрике.

– Оставьте мне свой номер, я перезвоню.

Ждать звонка пришлось целый час. Вообще-то, мы могли бы пойти в другое место, но к этому времени я уже сгоняла Рено в «Макдоналдс», или «Макдо», как его называют французы, они с кассиром помирились, нашли общий язык и теперь оживленно болтали, потягивая из огромных стаканов диетическую кока-колу, и смотрели футбол. Миниатюрный мобильный завибрировал у меня в руке. Ладони настолько вспотели от напряжения, что я чуть не выронила телефон. Замахав руками на кассира, чтобы тот ушел и дал мне спокойно поговорить, я сделала знак Рено, чтобы он подошел ближе и послушал разговор, но Рено отказался.

– Бесполезно, – прошептал он по-английски, – я не настолько хорошо говорю по-итальянски.

– Какова ваша цена, синьорина Рэшли?

– Как вы уже убедились, я приобрела картину за миллион сто тысяч фунтов стерлингов, это примерно полтора миллиона евро. Моя цена – миллион восемьсот.

Если мне удастся его раскрутить, то моя половина прибыли от трехсот тысяч евро составит примерно сто тысяч фунтов – неплохая цена за эту картину. Монкада молчал, и я снова заговорила:

– По моим оценкам, через полгода эта картина будет стоить больше двух миллионов, а через год – еще дороже.

Интересно, насколько хорошо Монкада разбирается в законном рынке мира искусства? Если он настоящий знаток, то поймет, что я действительно делаю ему выгодное предложение, исходя из базовой стоимости Рихтера и общей тенденции роста цен на послевоенное искусство.

– Очень хорошо, – коротко ответил он, и я сразу зауважала его.

– В таком случае работаем, как в прошлый раз?

– Да.

Я повторила, где предлагаю встретиться, но он никак не отреагировал. Договорив, я сделала паузу, затем попрощалась, произнеся вежливое, формальное «lei». Я вспомнила, какой ужас испытывала перед Монкадой, когда была на Комо, но теперь этот страх казался мне совершенно иррациональным. Скоро Монкада перестанет быть моей проблемой, и разбираться с ним будет Рено. Если все пройдет как надо, то я заработаю денег на продаже Рихтера, кроме того, на встрече будет присутствовать Рено и в случае чего защитит меня. Даже если его чувства ко мне недостаточно сильны, уж свой гонорар за возвращение Ротко он точно не упустит.