Однако глаза, вводившие в транс
мирового класса оркестры, начинали нечестиво рыскать по сторонам, стоило их
обладателю сойти с дирижерского возвышения. «Дамы Парижа были от него без ума, - сообщал парижский преемник Никиша Пьер
Монтё, - победы над женскими сердцами,
одержанные им в Европе и Америке хорошо известны». Женщины находили присущее
ему выражение «меланхоличной чувствительности» совершенно неотразимым и
стекались к лейпцигскому мастеру, изготовлявшему для него дирижерские палочки,
чтобы приобрести те, которыми «
Он происходил из семьи венгерских
крестьян, родился 1855-м в деревне Лебеньсентмиклош, и в одиннадцать лет был
направлен в Венскую консерваторию, студентом по классу скрипки. В мае 1872-го,
когда он заканчивал образование, в город приехал изгнанник - Рихард Вагнер. Никиш и самые смелые из его
однокашников, втайне уже изучившие «Тристана», сумели неприметно проникнуть в оркестр,
исполнявший под управлением Вагнера бетховенскую «Героическую». Десять дней
спустя, в 59-ю годовщину Вагнера Никиш играл в Девятой Бетховена - в Байройте, на праздновании закладки
первого камня в основание Фестивального дома. Вокруг Никиша сидели со струнными
в руках концертмейстеры десятка оркестров, а будущий дирижер Ганс Рихтер играл
на второй трубе и бил в литавры, поскольку, сказал Вагнер, «ни один
профессиональный литаврист так до сих пор этой партии и не понял». Два этих
бетховенских концерта определили будущее Никиша. Он станет дирижером,
подражателем
В течение четырех лет он, зарабатывая на жизнь, играл на скрипке в оркестре Венской оперы, существование это оживляли лишь происходившие время от времени в Филармонии концерты, на которых дирижировали Брамс, Лист и Брукнер, да еще Верди, приезжавший на исполнение своего «Реквиема». В остальном, жизнь оркестранта представлялась Никишу бесцветной, и он отдавал большую часть своего жалования помощнику дирижера, чтобы тот помогал ему развеять скуку. Его спасителем стал бывший тенор, еврей Анджело Нейман, который взялся управлять Лейпцигской оперой и подыскивал руководителя хора. Никиш, уже 23-летний, ухватился за эту возможность и оказался в Лейпциге настолько полезным, что Нейман, уезжая на летний отдых, оставил его отвечать за «Тангейзера». Едва достигнув Зальцбурга, Нейман получил телеграмму: «Оркестр отказывается играть с Никишем. Слишком молод». Нейман ответил: «Отрепетируйте с ним вступление, потом, если хотите, увольняйтесь». Нескольких секунд, проведенных с Никишем, хватило, чтобы убедить оркестр. Его успех, писал Нейман, «был беспрецедентным, музыканты сами, с криками «ура» и поздравлениями, умолили его немедленно продолжить репетицию; а после этого исполнения «Тангейзера» Артур Никиш вошел в ряды первейших дирижеров Германии».
До конца своей жизни он доминировал в музыкальной жизни Лейпцига, города, в котором родился Вагнер, святилище Баха. Поднявшись из оперной оркестровой ямы, Никиш возобновил концерты поблекшего после смерти Мендельсона «Гевандхауза» и стал популярнейшей в городе личностью. Услышав, что он слег с сердечным приступом, местный профсоюз электриков отменил забастовку, дабы смогла работать реанимационная аппаратура. В Берлине, который Бюлов намеревался оставить в наследство Рихарду Штраусу, он вытеснил молодого композитора из Филармонического оркестра и вскоре исполнил его «Так говорил Заратустра», полностью затмив премьерное исполнение, которым дирижировал автор. Штраус вознес ему хвалы как «магическому Никишу».