Маёвский букварь

Примерно так они сказали. Я тоже их мельком поздравил и снова вернулся к партийной истории.

Но ребята дежурными фразами ограничиваться не собирались. А сделали мне приглашение.

– У нас, – говорят. – Есть пузырь.

– Пошли, – говорят. – Попляшем на городскую ёлку. У нас и музыка есть.

Потехин-старший-брат гордо продемонстрировал портативный кассетный магнитофон отечественного производства.

– Ребята! – отвечаю. – Я уже отметил. И потом, у меня же история партии!

– Плюнь! – говорит старший Потехин. – Мы её тоже в нашем ПТУ сдавали. По дороге расскажем всё тебе.

– И вообще, Димыч, у нас же пузырь! – аргументировано агитирует Лёшка. – Ты что, хочешь, чтоб мы его вдвоём уничтожали? Не увиливай. Не нарушай традицию.

Я не стал расспрашивать, в чём эта самая традиция – не в плясках же троих молодых мужиков под ёлкой? Весёлые ребята сами мне объяснили, что скучать не придётся – под ёлкой этой полно всяких баб.

Находилась эта городская ёлка на той стороне великой русской реки Волги. Автобусы с троллейбусами в новогоднюю ночь не ходили. Равно как и такси. Все водители сидели дома и мирно пили, тупо глядя в телевизор на Лещенку с Кобзоном.

– А Волга уже застыла? – почему-то спросил я.

– Застыла! Метра на полтора промёрзла! – уверенно заявил Дохлый Клюв.

Это был серьёзный аргумент.

И мы пошли пешком через Волгу по этому толстому льду.

Праздник под городской ёлкой был довольно убогий. Вокруг скучало десятка полтора человек разного возраста и пола, то и дело поглядывая на высокую ёлку. Ёлка сияла, огоньки по гирляндам туда-сюда бегали, но музыки почему-то не было. Пока не пришли мы с портативным кассетным магнитофоном. Потехин-старший-брат включил его на полную мощность, и вокруг нас тут же образовался тесный круг почитателей.

Типа, все ждали веселья, и вот оно – пришло.

Особенно веселилась одна подвыпившая молодая бабёнка. Она толкалась, прыгала и то и дело спрашивала, почему я такой грустный.

Я растерянно пожимал плечами.

Мы поплясали песни три под Розенбаума, и веселье стало как-то иссякать. Девица всё прыгала, только теперь спрашивала не только у меня, а и у Дохлого с Потехиным-старшим-братом, почему мы все такие грустные, а ещё с магнитофоном.

Судя по всему, дружбанов моих девушка тоже-таки достала, потому что Потехин выключил магнитофон, отвёл нас с Лёшкой в сторонку и заговорщицки изрёк:

– Надо выпить.

– Эй, магнитофон-то оставьте! – кричала нам вслед молодая бабёнка, всё ещё приплясывая на ходу.

Но мы уже сосредоточились на основном и молча шли к ближайшему подъезду.

Домофонов тогда ещё не придумали. Во всяком случае, в Костроме их точно не было. Ни одного. Поэтому мы без проблем пробрались в парадный подъезд одного из центральных зданий города.

В подъезде было тепло. И никого, кроме нас, не было. Жильцы тихо праздновали по квартирам. Кто-то уже храпел.

Лёшка сорвал пломбу с бутылки и бодренько хихикнул:

– Ну, поехали!

– Погодите. А закуска-то у вас какая-нибудь есть? – поинтересовался я.

– Да какая закуска? – нетерпеливо заёрзал Дохлый Клюв. И, порывшись в мозгу, извлёк, очевидно, единственную, слегка заплесневелую остроту:

– Гусары не закусывают!

Я изучающе осмотрел знакомые рожи под кроликовыми шапками. На Чубарове была лохматая шуба из искусственного меха. На Потехине стариковское пальто с каракулевым воротником. На гусар эти двое были явно не похожи.

А Лёшка, глотнув водки, уже протягивал поллитру мне.

– Ну не знаю… – замялся я. – Хотя бы конфету какую…

– Да зачем конфеты? – важно заявил Потехин. – Чё мы – дети, что ли?

Чубаров в унисон ему с укором посмотрел на меня.

Я пристыженно опустил глаза. И мы обошлись без конфет. И без стаканов.

Пили по-демократически: из горла. Жадными большими глотками, эффектно булькая.

Водка, не сопровождаемая никакими закусными предрассудками, незамутнённой чистою струёй струилась сквозь наши организмы в желудок и так далее.

Но к концу пиршества стала упрямо застревать.

Я ограничился парой благородных отрыжек и отказался от дальнейшего участия.

Дохлый, было, заскулил:

– Димыч, так нельзя…

Но, посмотрев на меня, вынужден был в свою очередь отвести глаза и решил боле не настаивать.

– Ничего! – радостно провозгласил Потехин-старший. – Нам больше достанется!

И снова присосался к пузырю.

И хотя энтузиазма на бодрое распитие уже не хватало, и темпы заметно замедлились, они вдвоём с грехом пополам опорожнили-таки поллитру.

Но водка оказалась на редкость подвижным напитком. Она никак не хотела успокаиваться. И после нескольких позывов потекла из организмов Дохлого и Потехина-Старшего-Брата в окружающее пространство, захватывая по пути комки недопереваренной пищи и остатки праздника.

Я кисло съёжился в углу, стараясь не смотреть на этот обратный процесс. А дружбаны мои стояли, слегка перегнувшись через перила и в унисон изрыгали из себя дурно пахнущую смесь на койкообразную решётку, примыкающую к шахте лифта.

Почему-то стало совсем уж грустно и сильно потянуло домой, к учебнику по Истории Партии.

– Ну, вот и повеселились… – сказал Дохлый Клюв, вытирая рукавом следы блевотины с краснорожего лица.