Мафия СС

Одно дело произвело на меня особенно тяжкое впечатление. Сидевший на скамье подсудимых и опиравшийся на палку старик — оберфюрер СС вместе с эсэсовцами Штрекенбахом, Эрлингером, Бруннером, Гюнтером, Брауном, Вагнером и Шульцем принимал участие в убийстве тридцати тысяч цыган.

Американский судья Мусмано допрашивал его по одному конкретному факту: об одной цыганской семье, которую эсэсовец разыскивал с фанатичным терпением в течение многих месяцев, пока наконец не нашел ее в глухом районе Сербии и не отправил в газовую камеру.

— Чем было вызвано такое упорство? — допытывался американский судья.

— У меня был четкий приказ, в нем точно указывалось количество цыган.

— Они были последними в вашем списке? — спросил судья.

— Да, они были нам нужны для ровного счета: тридцать тысяч цыган… Я должен объяснить вам, господин судья! Меня воспитывали в очень строгих правилах. Мой отец был пастором, человеком долга. Он испытывал ужас перед неопрятностью. Перед тем как сесть за стол, он внимательно осматривал мои руки, ногти. При малейшем намеке на грязь он привязывал мои руки к спинке кресла, стягивал их железной проволокой и бил линейкой до тех пор, пока пальцы у меня не становились синими. Затем я снова должен был мыть руки. Так мой отец, пастор, приучил меня к опрятности. Я никогда не забуду его уроки…

— Однако какое это имеет отношение к тем несчастным, которых вы преследовали в глухих провинциях Балкан?

Казалось, этот вопрос судьи привел эсэсовца в явное замешательство.

— Но, господин судья, они же были грязными и неопрятными. В первый же раз, когда я увидел цыган, я понял, что это всего лишь паразиты. Наше общество могло без них обойтись — их надо было уничтожить.

Этот человек выглядел еще бледнее, чем в начале допроса. Он кусал губы, его тщедушное тело сотрясалось от приступов кашля. Может быть, он потерял здоровье, преследуя этих грязных цыган? Не был ли он жертвой своей благородной цели? Ему понадобились многие месяцы, чтобы отыскать эту семью из девяти человек в глухой провинции Сербии. Достичь точной цифры в тридцать тысяч человек было венцом его карьеры, признался наконец оберфюрер СС.

Так реализовывалась на практике нелюбовь Гитлера к цыганам.

Судья Мусмано, итальянец по происхождению, был поражен. В приступе ярости оберфюрер СС застучал по полу своей тростью.

— Да, господин судья, они были грязные — женщины, дети, мужчины; они вполне заслуживали того, чтобы исчезнуть все до единого.

Гул негодования пробежал по рядам журналистов. В течение всего нескончаемого процесса мы еще не слышали столь возмутительного признания… Обвиняемый умолк. Пустыми глазами он обвел огромный зал, где находились журналисты всех стран мира. Допросив притворно плачущим голосом разрешения, он сел. Эсэсовец был крайне озадачен. Убежденный в важности своей миссии, он никогда ничего не спрашивал. Допросы, которым подвергли его офицеры союзников, казались ему мелкими придирками, реваншем победителей. Он понял, что здесь бесполезно повторять те слова, которые он привык произносить перед рейхсфюрером СС Гиммлером…

Растревожив свою память этим мрачным воспоминанием, я постарался забыть «убийцу цыган». «Человек-робот, — подумал я, — такие существовали во все времена». Однако то, что молодой человек из хорошей семьи мечтал вступить в СС, имея при этом склонность к занятиям искусством, показалось мне предельно гнусным. Пусть то, что я говорю, шокирует некоторых бывших лейтенантов вермахта, у которых сегодня седые виски и прекрасное положение в их преуспевающей стране. Если они испытывают чувство принадлежности к элите германских офицеров регулярных войск, почему никто из них не счел нужным осудить Лейббранда? Следует ли из этого, что баланс весов западногерманской Фемиды, как утверждает Беата Кларсфельд, искажен почтением к истэблишменту? На процессе в Штутгарте брошенные на чашу весов трупы несчастных парней родом из Тосканы, Абруццы или Калабрии не весили ничего по сравнению с другой чашей, на которой восседал «герр профессор», человек с тонкими, недобрыми губами, автор архитектурных проектов аэропортов во Франкфурте, Цюрихе и Милане.

Курт Лейббранд, по-видимому, «лишь однажды» за всю свою жизнь стал убийцей, и сейчас этого достойного представителя авангарда технического прогресса, который строит Европу 2000 года, не мучают угрызения совести.

После статей о Лейббранде на меня обрушились с критикой и упреками. «Вы даже не итальянец! Какое вам до этого дело?» Позже я получил письма от целой своры адвокатов, защищавших Лейббранда, а также от «знакомых» обвиняемого. Сначала меня пытались «унять». Были попытки вызвать меня на «совершенно откровенный» разговор о деле, бросающем тень на честь великого урбаниста. Затем в агентство, распространявшее мои статьи в Бельгии, начали поступать угрозы. Позднее мне предложили весьма секретно «щедрое возмещение моих расходов» на выбор: некую солидную сумму или автомобиль «мерседес». Я не колеблясь отказался.