Мафия

Через пять минут они уже мчались в сторону Петровки.

Сразу после обеденного перерыва Чикурова вызвал к себе райпрокурор и попросил отвезти в Москву кое-какие бумаги.

«Вот уже и курьером заделался, — невесело подумал Игорь Андреевич, возвратившись в свой кабинет. — Ладно, это лучше, чем сидеть в моей мрачной келье»…

Он надел пальто, предупредил Леонеллу, что едет в облпрокуратуру, сегодня уже не будет, и вышел на улицу. Пахло талой водой, прелыми листьями. Снег почти весь сошел, лишь отдельные сугробы, грязные и ноздреватые, прятались в укромных местах.

Не успел Чикуров пройти квартал, как с другой стороны улицы к нему перебежал пожилой мужчина в телогрейке и облезлой ушанке. За ним семенила собачонка.

— Здрасьте, Игорь Андреевич, — запыхавшись, проговорил старик. — А я к вам…

— Здравствуйте, — всматривался в него Чикуров.

— Не признали небось?

— Как же, как же, — вспомнил он вдруг пенсионера, приходившего к нему с жалобой на соседку. — Если не ошибаюсь, товарищ Валдаев?

— Валдаев, — закивал старик. — Иван Степанович.

— Ну, что, поладили с соседкой?

— Какой там, на ножах, — отмахнулся Валдаев.

— У нее все еще пять кошек?

— Пять? Уже не меньше дюжины. Совсем одолели хвостатые твари… Не сплю третью ночь.

— Отчего же так? Бессонница мучает? — решил уточнить Чикуров.

— При чем тут бессонница? Я же говорю, Довжучиха в гроб заживо загоняет… То кошки. А теперь еще девчонка день и ночь плачет. А ей хоть бы хны… Глухая… Не слышит ни черта… А девчонка разрывается. Ведь уморить так ребенка можно…

— Внучка?

— Откуда? Никогда не говорила ни про какую внучку. Да и сын у нее не женат.

Чикуров остановился и посмотрел вопрошающе на старика: мол, не фантазирует? Тот понял и стал просить Чикурова еще настойчивее.

— Не верите? Пойдемте, здесь недалеко. Убедитесь сами, что творится… А если что с девчонкой случится, грех будет на вашей совести…

— Вы обращались к участковому? — сделал последнюю попытку Игорь Андреевич.

Пропусти он эту электричку, не выполнить ему сегодня поручение прокурора…

— Обращался! Не хочет он связываться с Довжучихой. — Иван Степанович покачал головой. — Эх, люди, люди… А говорят, перестройка…

Чикурову стало стыдно. Да и не о ком-нибудь шла речь, о малышке. Он вспомнил своего Андрюшку…

— Хорошо, идем, — решительно сказал Чикуров. До валдаевского дома было ходьбы минут пять.

Почерневший от времени деревянный барак. Три входа с покосившимися навесами. Вошли в крайний. Уже в темном коридорчике в нос шибанул резкий запах кошачьей мочи. Иван Степанович провел Чикурова в помещение, которое, видимо, служило кухней. Здесь этот дух ощущался еще сильнее. Два отъевшихся кота сладко дремали на подоконнике, развалившись под лучами солнца.

Игорь Андреевич повертел головой: детского плача вроде не слышно.

— Небось уже нет сил плакать, — негромко пояснил Иван Степанович. — Извелась вся, бедняжка…

— Соседка дома?

— Была, — кивнул старик и крикнул в филенчатую дверь: — Серафима Игнатьевна, тут до тебя пришли!

Никто не откликнулся.

— Серафима Игнатьевна! — громко позвал помпрокурора.

— Откройте, пожалуйста!

И тут из глубины комнаты раздался детский плач. Действительно, ребенок, по-видимому, совсем обессилил. Слышались только лишь всхлипы. Дверь отворилась, и на пороге появилась коренастая пожилая, но еще крепкая женщина в шлепанцах, байковом халате, поверх которого была накинута вязаная кофта.

Выражение лица Серафимы Игнатьевны никак нельзя было назвать приветливым.

— Здравствуйте, — начал Игорь Андреевич. — Я помощник прокурора…

— Да хоть сам прокурор! — рявкнула старуха и хотела было закрыть дверь.

— Погодите! — взялся за ручку двери Чикуров. — Выслушайте, пожалуйста.

— Нечего мне тебя слушать! — потянула дверь на себя Серафима Игнатьевна.

Но Игорь Андреевич успел просунуть в оставшуюся щель ботинок. Почему он так сделал, объяснить не мог. Возможно, потому, что в тонком всхипывающем рыдании девочки почудилось что-то знакомое?..

— Там ребенок? — строго спросил Чикуров.

На какое-то мгновение старуха опешила и отошла в сторону. Воспользовавшись моментом, Чикуров шагнул в комнату.

На стуле, кушетке, столе сидело и лежало с десяток кошек.

Плач доносился из-за низенькой дверцы в стене.

— Чей ребенок? — спросил Игорь Андреевич.

— Не твоего ума дело! — попятилась старуха и стала спиной к чулану, давая понять, что не пропустит туда никого.

— Я спрашиваю!.. — начал терять самообладание Чикуров.

— Сердца у тебя нет!.. — стыдил соседку из-за его спины Валдаев.

— Внучатая племянница, — хмуро произнесла старуха. — Нашкодила, вот я ее и проучила…

— Ма-а-мочка, миленькая, — протянули из-за дверцы. — Домой хочу-у!..

Игоря Андреевича сорвало с места, как пружину: голос был явно знакомый.

— Прочь с дороги! — крикнул он вне себя от ярости.

Старуха в испуге метнулась в сторону. Чикуров рванул на себя ручку. Замок буквально с мясом выдрался из рамы, и дверь распахнулась.

В темном закутке, среди каких-то коробок, узлов, корзин, сжавшись в комочек, сидела… Лаура Дагурова. Лицо у нее опухло от слез. Плакать она уже не могла — только икала.