Мафия

— Приблизишься хоть на метр, размозжу девчонке череп! — орал сын Серафимы Игнатьевны.

«А ведь и впрямь выстрелит, — промелькнуло в голове Чикурова. — Если уж родную мать угрохал…»

— Ну, шевелись! — прикрикнул Довжук на таксиста, отвинчивающего пробитое колесо, и выругался в три этажа.

Тот заработал еще быстрее.

— Не дури, отпусти девочку, — стараясь быть спокойным, произнес Чикуров, чувствуя, как по его спине струится пот. — Детей убивают только нелюди… Уж лучше стреляй в меня.

— Успею. Даже не представляешь, с каким удовольствием я разрядил бы в тебя, сволочь, всю обойму, — со злорадным сладострастием проговорил Довжук. — Жалею, что не сделал этого в Южноморске.

Вдруг сзади Игоря Андреевича раздался звук тормозов. Он оглянулся. Из остановившейся черной «Волги» выскочили три человека: Ольга Арчиловна Дагурова, ее муж Виталий и незнакомый Чикурову мужчина.

Это был старший оперуполномоченный МВД СССР Колосов.

— Лаурочка, доченька! — бросилась к испуганному ребенку мать.

— Предупреждаю, Дагурова: еще один шаг — и пристрелю твою дочь!

Ольга Арчиловна, словно споткнувшись обо что-то, замерла, поняв весь ужас происходящего. Колосов остановился тоже. И только Виталий Сергеевич продолжал бежать к дочери.

— Убью! Убью! — прохрипел Довжук. — Патронов на всех хватит! — его глаза лихорадочно метались. Видя, что Дагуров не обращает внимания на предупреждение, он что есть силы заорал: — Что, гад, жизнь надоела?! Первым пришью!..

И, отведя пистолет от затылка девочки, Довжук направил его на отца…

В этот момент таксист, поднявший скат, чтобы положить в багажник, вдруг резко повернувшись, с силой опустил его на голову Довжука. Падая, тот все же успел выстрелить. В мгновение ока возле него оказался Колосов, выбил ногой оружие и навалился всем телом.

Игорь Андреевич подхватил обмякшую Ольгу Арчиловну.

Виталий Сергеевич опустился на колени — пуля пробила ему бок. Но он ничего не замечал, прижимая подбежавшую дочь, покрывая поцелуями ее глаза, щеки, волосы.

«Михаил Пришвин» пришвартовался в Новом порту Палермо около полудня. Столица Сицилии встретила советских туристов ярким солнцем и безоблачным небом. Легкий бриз шевелил кроны пальм на берегу. Пассажиры стали спускаться по трапу. Среди них — Савельева и Киреев. На Капитолине Алексеевне было легкое платье, танкетки на толстенной подошве и летняя шляпа. В руке она держала изящную дамскую сумочку. Донат Максимович был одет тоже сообразно климату: хлопчатобумажные брюки, рубашка с короткими рукавами и сандалеты. На плече у него висела видеокамера «Хитачи», которой он изредка снимал свою спутницу, а на шее болтался большой морской бинокль. Пассажиров поджидали экскурсионные автобусы.

— А знаете, — обратилась к Савельевой полная дама с огромной сумкой в руках — я решила брать только колготки…

— Ваше дело, — вежливо отозвалась Капочка.

— Рекомендую черные, — продолжала настойчивая туристка. — Крик моды! Я слышала, здесь на дешевых распродажах можно купить пару всего за тысячу лир.

— Извините, — начала раздражаться Савельева, — но это меня не интересует.

— А может, лучше отовариться часами? — маялась сомнениями докучливая туристка. — Моя подруга привезла несколько сотен. Тут стоят гроши, а у нас…

— Господи! — не выдержала Капочка. — Неужели вам не стыдно позорить нашу страну? Здесь столько прекрасных музеев, соборов, памятников, а у вас на уме только шмотки!..

Меркантильная дама фыркнула и полезла в автобус.

Савельева и Киреев демонстративно сели в другой. Колесили по городу минут сорок. Осмотрели массу достопримечательностей, посетили несколько сувенирных магазинов, в том числе и лавочку, где монахини продавали свечи, крестики, иконы и другую церковную утварь. Когда подъехали к старинному храму и советские граждане ступили под его величественные своды, Савельева шепнула Кирееву:

— Самый раз.

Они незаметно вышли из церкви и углубились в лабиринт палермских улочек.

— Ну вот, Донат, — сказала Капитолина Алексеевна, останавливаясь и переводя дух, — мосты, как говорится, сожжены…

— О чем ты? — дрогнувшим голосом произнес Киреев.

— О том — назад пути нет.

— Капочка, дорогая… — умоляюще посмотрел на нее Донат Максимович. — А может, отдадим товар и…

— Домой захотелось? — усмехнулась Савельева.

— Понимаешь, дочь, Настенька… — Киреев осекся под суровым взглядом сердечной подруги и робко закончил: — Они ведь нам не помеха. Да и с долларами, которые привезем, можно жить там не хуже, чем… — Он обвел рукой вокруг.

— Дон, опомнись! О чем ты говоришь! — вознесла очи к небу Савельева. — Не успеешь ступить на родную землю, как на твои белые ручки наденут браслетики. Совсем, совсем другие, — кивнула она на серебряную цепочку, болтающуюся на его запястье.

— Не пори чушь! — зло прошипел Донат Максимович. — Сама могла убедиться: Киреев — крепкий орешек… Откуда у тебя такие мрачные мысли? Вот увидишь, вернемся и…

— Пойми, то, что ты избежал сумки[1], — перебила его Савельева, — был последний твой фарт. Дагурова и Латынис обложили нас со всех сторон.

— У страха глаза велики, — хорохорился Киреев.