Мафия

— Обширный инфаркт.

— Когда вскрытие? — спросил Чикуров.

— Родственники попросили передать им тело покойного, не вскрывая, — сказал Николай Павлович.

— Почему? — вскинул брови Игорь Андреевич.

— По религиозным соображениям.

— И вы дали на это согласие?

— Нет, не дал, — с некоторым вызовом произнес Шмелев. — Может, я много взял на себя, но отыскать вас не представилось возможным. Если вы считаете мое решение ошибочным…

— Что уж теперь говорить, — вздохнул Чикуров. Я чувствовал, что он не хочет обострять и без того нелегко складывающиеся отношения с Николаем Павловичем.

— Как это все некстати! — сокрушался московский следователь. — Показания Скорцова могли очень много значить для дальнейшего расследования.

— Если хотите знать мое мнение, то его послание в Москву— трюк. И вообще он большой артист. Был… — сказал Шмелев.

— Знаете что, Николай Павлович, — нужно составить письмо в следственный изолятор с просьбой содержать Ларионова в отдельной камере.

— Хорошо, — кивнул Шмелев.

— Хотя бы временно. Пока я разберусь, что к чему. А то, чего доброго… — Игорь Андреевич не договорил. Было видно, что смерть Скворцова здорово выбила его из колеи.

— Откуда у нас такое недоверие друг к другу? — тяжело вздохнул Николай Павлович. — Неужели профессия деформирует?

— Что вы имеете в виду конкретно? — посмотрел на него Чикуров, вероятно задетый этим замечанием.

— Я говорю вообще. — Шмелев поглядел в окно. — И не только о нашем брате. Десятилетиями в нас воспитывали, я бы даже сказал, пестовали подозрительность. Она стала нашей второй натурой. Государство само ее насаждает. Врач, и тот вынужден не доверять больному. Видит, что человек ни за что не встанет с постели и через две недели, а бюллетень больше, чем на шесть дней, выписать не имеет права! А еще считаем себя самым гуманным обществом в мире! Но вот почему-то в Швеции просто занемогший служащий сообщает об этом на работу, и ни у кого даже не возникает мысли усомниться в его словах. По закону он может до девяти — девяти! — дней находиться дома и будет получать за это время пособие. Без всяких справок…

— Да-а, уж что-что, а проверять мы научились, — поддержал я Николая Павловича.

— Пора бы научиться и доверять, — буркнул он. Нашу беседу прервал приход Гуркова. Мой заместитель напомнил, что нас с ним ждали в облисполкоме.

Допрашивать бывшего старшего оперуполномоченного ОБХСС Ларионова, взятого под стражу на следующий день после ареста его начальника, Чикуров отправился один.

Станислав Архипович был в помятых хлопчатобумажных брюках и рубашке. Когда Игорь Андреевич представился, на Ларионова не произвело никакого впечатления, что расследованием по его делу будет заниматься такая важная персона. Держался он очень уверенно, не смутился тем, что допрос записывался на видео.

Чикуров решил начать с эпизода, который подследственный признал еще тогда, когда дело вел один только Шмелев: с истории с дубленкой, полученной в виде взятки от покойного Скворцова.

— Сколько она стоила? — спросил следователь.

— Я за нее не платил, — спокойно ответил Ларионов.

— Даже на бирку не посмотрели?

— А зачем? — пожал плечами бывший оперуполномоченный. — Дареному коню…

— Хорошо, тогда я поставлю вопрос иначе, — продолжал Игорь Андреевич. — Сколько вы отдали за нее Кирееву?

— Ничего не давал.

— Как это не давали? — Чикуров полистал дело, отыскал нужный лист. — Это ваши показания?

— Ну, мои…

— Из них однозначно следует: дубленка взята вами для Киреева. Вернее, для его дочери. По вашим словам, вы передали ее Донату Максимовичу. Говорили так?

— Говорил, — подтвердил Ларионов.

— Вы сказали Шмелеву и то, что шуба дочери Киреева не подошла, а посему он попросил продать ее, а деньги передать ему, то есть Донату Максимовичу… Дальше из протокола видно, что дубленку вы забрали себе. Она пришлась впору вашей дочери. Рассчитались вы с Киреевым деньгами. Так?

— Нет, не так, — твердо проговорил подследственный.

«Начинает финтить», — подумал Чикуров.

— Так знайте, никаких денег Кирееву я не давал. А ту дубленку Донат Максимович и в глаза не видел. Вообще о ней не знал. Это я Скворцову сказал, что нужна для Киреева, а на самом деле взял шубу для своей дочери.

— Подпись под протоколом ваша? — продемонстрировал его загогулины на листах дела Игорь Андреевич.

— Моя. И что?

— А то, что вы подтвердили свои первоначальные показания.

— Тогда я все неправильно говорил. — А сейчас?

— Как на духу! Можете поверить, гражданин следователь.

— Тогда скажите, зачем вам понадобилось оговаривать своего начальника?

— Зачем? — усмехнулся Ларионов. — Эх, Игорь Андреевич, Игорь Андреевич! Вот вы вроде знаете, что такое камера. А на самом деле даже представить себе не можете! Я ведь тоже раньше сюда других посылал. Но дабы понять, что это такое, надо испытать на своей шкуре. Поваляться на нарах да понюхать парашу. Через день-другой признаешь что хошь, лишь бы вырваться отсюда… Словом, виноват я перед Донатом Максимовичем, подлец. Запачкал грязью безвинного…

— Но почему, объясните! Просто так, без всякой цели, не бывает.

— Хотите честно? — пристально посмотрел на следователя Ларионов.