Мафия

— Позвольте, позвольте, уважаемый оппонент, — остановил его жестом журналист, — а витебское дело? Когда расстреляли невиновного? Тут уж, как говорится, ни убавить, ни прибавить.

— Я не собираюсь ни убавлять, ни прибавлять, урок страшный. Но если говорить всю правду, то не только для нас, юристов, но и для вас не меньше.

— В каком смысле? — насторожился Мелковский.

— Закрытость и вседозволенность — результат деятельности и нашей печати. Не хотелось бы напоминать, да сами напрашиваетесь… Вспомните ваш восторженный очерк об одном из героев в кавычках того витебского дела, следователе. Ну да, теперь вы клеймите его, а тогда?.. Помните? Чуть ли не икону из него сделали… Рэм Николаевич на мгновение смутился, но тут же взял себя в руки.

— Отрекаться глупо. Было. Как это делалось, вы отлично знаете. В Прокуратуре СССР дали материал, я, честно говоря, только художественно обработал. Но подобное — не вина прессы, а ее беда. Слава богу, времена изменились. Ныне, простите, за заезженное слово, — перестройка. И кто в первых рядах? Мы, журналисты. Первопроходцы! Приняли на себя первыми удары непонимания и, прямо скажем, саботажа со стороны аппарата.

— А если перестройка захлебнется? — с усмешкой спросил Чикуров. — Тоже будете в авангарде ее сворачивания?

— Зло шутите!

— Какие уж шутки, Рэм Николаевич, — вздохнул следователь. — Возьмите некоторых ваших коллег, пишущих на крестьянскую тему… Вчера взахлеб хвалили колхозный строй, а сегодня кричат о полном развале сельского хозяйства. Или международников: боже мой, как они расписывали нищету и произвол, царящие в капиталистических странах! А сейчас вовсю расхваливают тамошнюю жизнь! Интересно, что они запоют, если веяния переменятся? Впрочем, догадаться нетрудно…

— Но журналисты никогда и никого не убивали.

— Свинцом не убивали. А словом? Перечислю лишь некоторые имена: Зощенко, Ахматова, Платонов, Солженицын, Бродский… Их таланты хоронили заживо. Граждански убивали…

— А Бабеля, Мандельштама, Пильняка и тысячи других — самым натуральным образом: голодом в концлагере или выстрелом в затылок. И не мы, журналисты!

— Но под ваше восторженное одобрение. А часто — и с подачи публичных доносов в газетах!

— Это была пена на волнах террора, развернутого органами. Так что, чья настоящая вина, — известно, — победно посмотрел на следователя корреспондент и, глянув на часы, озабоченно произнес: — Рад бы продолжить дискуссию, но, увы, кроме вас у меня назначены встречи с генералом Руновым и первым секретарем горкома партии.

— У меня тоже дел невпроворот, — сказал Чикуров.

— И все же парочку минут я у вас еще отниму, если не возражаете.

— Конкретно по делу? — спросил следователь.

— Нет-нет! Разговор из области морали.

Мелковский открыл щегольской кейс, извлек из него фотографию большого размера и передал следователю.

Это был снимок чикуровского рисунка. Того самого, изображающего обнаженную Эвнику на берегу моря, который привел к ссоре между Чикуровым и ее женихом.

— Смотри-ка, мои скромные живописные упражнения имеют успех, — усмехнулся Игорь Андреевич. — Даже не поленились переснять.

— Значит, не отрицаете, что вы рисовали? — уточнил журналист.

— Не отрицаю. Сам подарил оригиналу, — спокойно сказал Чикуров.

— Удивляюсь вам, — покачал головой Мелковский. — Даже не знаю, что это, беспечность, освобождение от нравственных устоев?

Он достал еще две фотографии. На одной Чикуров стоял голым на пляже. Рядом с ним — Эвника в очень смелом купальнике. На песке — арбуз, фрукты, бутылка цинандали. Другой снимок запечатлел тот момент, когда девушка целовала следователя в щеку…

— Постойте! — вырвалось у Чикурова.

Но Мелковский не дал ему договорить, продемонстрировав надорванный конверт.

— Это еще не все, — сказал он торжествующе. — В этом письме подробно описаны ваши похождения в Южноморске в разгар бархатного сезона.

— Кто?.. Кто? — теряя самообладание, прохрипел Игорь Андреевич.

— Жених доверчивой девушки, которую вы пытались соблазнить, — холодно ответил Мелковский.

Чикуров справился с собой.

— Шантаж!

— Ну зачем же — шантаж, уважаемый Игорь Андреевич, — складывая в кейс фотографии и письмо, сурово ответил журналист. — Штрихи к вашему облику. — Он поднялся и, высокомерно кивнув на прощание, покинул помещение.

У меня в кабинете находился прокурор города Гарбузов, когда заглянул Чикуров.

— Проходите, что у вас? — пригласил я его.

— Очень кстати, что здесь товарищ Гарбузов, — сказал Игорь Андреевич, здороваясь с ним за руку. — Хочу кое-что спросить.

— Пожалуйста, спрашивайте, — ответил тот.

— Как идет расследование убийства в телефонной будке? Которое произошло в день хулиганского нападения на «Воздушный замок»?