Мафия

— Только что с поезда, — пояснил он. — Узнал, что хоронят Шмелева, решил отдать последний долг… — Генерал огляделся. — Что-то не вижу никого из облпрокуратуры.

— Пока мы вкалываем, о нас еще вспоминают иногда, а как ушел на пенсию, — словно в тираж списали…

— Это точно, — со вздохом проговорил Анатолий Филиппович и дал мне знак поотстать. — Хрусталев сообщил, что здесь что-то нечисто. Так?

— Говорят, судмедэксперт из Москвы обнаружил при вскрытии тела следы прижизненной борьбы, — поделился я сведениями, которыми снабдил меня по старой дружбе один из бывших сослуживцев.

— Выходит, Николай Павлович не сам, а его?..

— Думаю, Дагуровой придется сильно поломать голову, — сказал я.

— Это та следователь из Москвы? — уточнил генерал. Я кивнул. — Знаешь ее?

— Лично незнаком. Чикуров рассказывал. Маленькая, говорит, да удаленькая… Ну а у тебя как? — спросил я нетерпеливо.

Собственно говоря, к поездке Анатолия Филипповича в колонию к Ларионову я имел непосредственное отношение, подбив Рунова заняться делом об ограблении Гринберг.

— Не знаю, что и сказать…

Он коротко поведал мне о встрече с бывшим оперуполномоченным ОБХСС, а ныне заключенным. Больше всего настораживало генерала, что Ларионов причислял его к «своим»…

— Алиби Ларионова проверили? — спросил я.

— Проверили, — протянул грустно Рунов. — Действительно, в том году Ларионов с семьей проторчал весь сентябрь в Звенигороде. — Он вздохнул. — А что, Захар, может, мне пора на пенсию? Дисквалифицировался…

— Для Ларионова слетать из Москвы в Южноморск и обратно было бы проще пареной репы, — не обращая внимания на последние слова Анатолия Филипповича, сказал я. — За день мог бы управиться.

Разговор пришлось прервать — процессия подошла к месту захоронения. Гроб был снят с машины и установлен на специальный постамент, чтобы родные и близкие простились с покойным. Многие женщины прикладывали к глазам платочки, кое-кто плакал открыто. И словно бы небо тоже присоединилось к ним — стало накрапывать. Над толпой раскрылись зонтики.

Рунов начал тихо расспрашивать, кто был у самого гроба. Когда я дошел до сына усопшего, Павла, Анатолий Филиппович немного удивился.

— Ты ж говорил, что у Шмелева был с сыном разлад?

— Как видишь, смерть примирила… Прилетел буквально на следующий день.

— Не умею говорить слова сочувствия, но надо. Генерал протиснулся к родственникам.

— Здравствуйте, Захар Петрович, — раздалось возле меня.

Я обернулся. Савельева, лучший наш мастер по цирюльным делам.

— Здравствуйте, Капитолина Алексеевна — ответил я вежливо.

В длинном черном платье, черном кружевном платочке, она, право же, смотрелась синьорой. Красива, тут уж ни прибавишь, ни убавишь. Но красота ее была какая-то холодная.

Савельева оглядела мою униформу — кожаную куртку и кепку с эмблемой таксиста — и заметила:

— Давненько не заглядывали в мой салон.

— Может быть, загляну на днях, — ответил я.

— На днях, увы, не получится, — улыбнулась Капитолина Алексеевна. — Отбываю в заграничный круиз.

Мы отошли друг от друга. Тут оркестр заиграл шопеновский похоронный марш. Невольно сдавило горло.

Ко мне снова подошел Рунов. Он явно был чем-то взволнован.

— Как-нибудь приблизься к Светлане, — шепнул мне на ухо генерал.

— Зачем? — не понял я, так как давно уже выразил ей свое сочувствие, а зря на глаза лезть не хотелось.

— Перстень, — еще тише проговорил Анатолий Филиппович. — По-моему, тот.

Я пробрался к родственникам Шмелева. Светлана неотрывно смотрела на восковое лицо деда, одной рукой прижимая к лицу платочек, а другой держа зонт.

На одном из пальцев, обхвативших пластмассовую ручку, красовался золотой перстень с крупным камнем. Камень был почти черный и в то же время из него исходили лучи…

«Неужели?» — перехватило у меня дыхание.

Я вспомнил Фаину Моисеевну Гринберг, ее темпераментное описание любимого украшения, похищенного грабителем…

…Когда после погребения мы с Руновым шли с кладбища, я сказал:

— Рано тебе на покой, Толя. Перстенек-то, сдается, бывшей южноморской гражданки, а ныне — сицилийской дамы.

— Интересная шарада закручивается, — с каким-то азартом проговорил генерал.

Он словно бы помолодел.

В Южноморске Ольгу Арчиловну Дагурову как бы постоянно сопровождал дух Чикурова. Во-первых, причина, по которой она была послана в этот курортный город. Расследовать обстоятельства смерти Шмелева, начинавшего уголовное дело, ставшее роковым для Игоря Андреевича. Во-вторых, ей предоставили в областной прокуратуре кабинет, который занимал ее учитель (а она считала Игоря Андреевича таковым). И в третьих, самое удивительное, Ольгу Арчиловну поселили в гостинице в тот же номер, где жил Чикуров.

Вылетая в Южноморск, она не успела переговорить со своим наставником и другом — так внезапен был отъезд. А поговорить бы не мешало.

В Южноморске она погрузилась в дело, как только сошла с самолета.

Заключение главного судмедэксперта Минздрава разошлось с первоначальным, сделанным Хинчуком. В опыте московского специалиста сомневаться было трудно, но и здешний медик, по разговорам, тоже являлся авторитетом в своей области.