Мафиози из гарема

Ситуация накалялась. Продлись это противостояние еще минут десять, и темпераментные янычары, скорее всего, схватились бы за ятаганы и топоры. Но тут по рядам евнухов пронесся подобострастный трепет, и на авансцену выступил разъяренный Угрюм-Угу:

— Кончай базар! — прошипел он угрожающе.

Янычары несколько смешались, но не отступили:

— А ты верни нам нашего товарища!

— Поздно. Теперь он будет нашим товарищем, — поганенько ухмыльнулся Черный евнух.

— Как… как… — начали заикаться потрясенные янычары, а стоящие напротив евнухи залились радостным смехом. Вдруг внимание Угрюма-Угу привлек несущийся напрямик через ухоженные газоны человек. Перепрыгивая клумбы, он высоко вскидывал худые ноги и взбрыкивал, будто норовистый жеребец. Черный евнух с удивлением узнал визиря. Надо сказать, подобные экзерсисы были совершенно не в его стиле. Добежав до крыльца, Осман-Ого едва не рухнул от перенапряжения.

— Мир тебе, великий визирь, обладающий не только силой разума, но и крепостью ног, — с недобрым предчувствием поприветствовал его Угрюм-Угу. — Что заставило тебя уподобиться неверной жене, спасающейся от праведного гнева супруга?

Запыхавшийся визирь хотел ответить столь же учтиво, но лишь распахивал рот, жадно глотая воздух:

— Достойнейший… прозорливейший… доложи несравненной… затмевающей… Срочно!!!

— Что случилось?! — сурово нахмурился главный евнух.

Великий визирь всплеснул руками и, сделав шаг вперед, припал к его уху:

— Этот ишак, старший казначей, проиграл все свое имущество и любимую жену в придачу!

— Любимую… Джамилю? Младшую дочь султан-валиде?! — Черный евнух схватился за сердце и умудрился побледнеть. — Кому?

— Какому-то заморскому купцу, прибывшему в город верхом на страшном морском чудище, — трясущимися губами пролепетал визирь, готовящийся принять на свою бедную голову лавину высочайшего гнева сиятельной тещи казначея. — Мои верные шпионы пытались их догнать, но следы затерялись на берегу Босфора.

— Вперед! — взвизгнул Угрюм-Угу и первым устремился к воротам. Переглянувшись, янычары и евнухи в редком единодушии устремились за ним.

И только обитательницам гарема не было никакого дела до проблем луноликой Джамили. Убедившись, что их надзиратели, вздымая ногами серую пыль, стремительно удаляются с подведомственной территории, девчонки пробрались к каморке, где томился в ожидании своей скорбной участи еще не успевший отведать ножей придворного лекаря янычар Андрийко, и… выстроились в очередь.

На берегу царило необычайное оживление. Рыбаки, прослышав о появлении неведомого чудища, единодушно решили, что оно наверняка распугало всю рыбу в округе, и не торопились спускать свои лодки на воду. Горшечники и башмачники, торговцы и крестьяне, побросав свои дела, тоже высыпали на берег, предварительно выдержав в своих душах нелегкую битву между страхом и любопытством. Жизнь стамбульцев не была богата развлечениями, так что любопытство одержало верх: кто знает, когда тварь заморская наведается в их края еще раз? Предусмотрительно держась подальше от кромки воды, горожане обсуждали животрепещущую новость, лихо приукрашивая ее бесчисленными слухами и догадками одна невероятнее другой:

— Говорят, это чудище вылупилось из огромного яйца, которое Синдбад-мореход нашел на необитаемом острове, — понизив голос до таинственного шепота, произнес рябой рыболов.

— Вранье это все, — убежденно перебил его толстый чайханщик. — Яйцо вывалилось из гнезда птицы Рух во время бури и поплыло по морю, а Синдбад на него сверху забрался после того, как корабль его штормом о скалы разнесло. Плывет он день, два, и вдруг яйцо под ним как затрясется, как затрещит…

— Ну ты скажешь! — снова встрял рябой. — Где это видано, чтобы яйца тряслись? Слушайте меня — это молния в яйцо шарахнула, вот оно на две половинки и развалилось. Птенчик вылупился и тонуть начал…

— Какой птенчик, ты ж говорил — чудище? — изумился старый горшечник.

— А ты не перебивай, уважаемый, — не растерялся рябой. — Посмотрел Синдбад на это дело, и так ему скотинку несчастную жалко стало, что взмолился он молитвой страстной, и услышали его небеса! Обратился птенчик тварью морскою, подхватил Синдбада на спину и… с тех пор его мамой зовет.

— Э, твой язык подобен слепому верблюду — сам не ведает, что несет. Как же можно мужчину мамой называть? — удивленно развел руками чайханщик. — Чудище зовет Синдбада папой!

— Это у тебя верблюжий язык да куриные мозги в придачу! — рассердился рябой. — Ясно же, зверь зовет его мамой, потому что…

Философская дискуссия была прервана появлением на берегу вооруженного отряда янычар и едва поспевающих за ними евнухов. Рыхлый Угрюм-Угу безнадежно отстал, несмотря на все свое желание надавать подлому купцу палками по пяткам, а заодно кувалдою по голове. Стамбульцы мигом сообразили, что от такого количества людей с оружием наголо лучше держаться подальше, и неохотно вскарабкались выше по косогору.