Мафиози из гарема

Великий визирь понял, что начинает сходить с ума. Стянул с головы пышную чалму и отправился в баню — расслабиться и поправить здоровье. Евнух же вскоре оклемался и решил проявить служебное рвение, а также недюжинный талант царедворца. Сообразив, что новый сын грозной султан-валиде ни бельмеса не понимает по-турецки, он захотел отличиться и отправил вооруженный отряд алебардщиков с срочным государственным заказом: купить для юного господина симпатичную невольницу-переводчицу со знанием славянских диалектов.

Когда Сонька вдоволь наплакалась и насмеялась над Васькиными рассказами, а тот, счастливый и уставший от ночной беготни, наконец задремал на мягких подушках, Варвару Сыроежкину уже вводили во дворец. Сонька прикрыла сыночка парчовым покрывальцем и на цыпочках вышла в коридор. Робкие лучи ноябрьского солнца ласкали каменный подоконник. Сонька высунула голову в оконце и вдохнула прохладный воздух. И тут…

— Нет!!! — взвыла султан-валиде, отшатываясь от оконного проема и мелко дрожа от ярости. — Кто?! Как?! Всех четвертую к едрене фене!

«Не угадал», — с ужасом понял чересчур старательный евнух и кликнул своих самых доверенных подчиненных:

— Новую невольницу — в Босфор!

— Не понял, — прохрипел ошарашенный охранник, приваливаясь к двери, за которой томился мэтр по неразрешимым вопросам. — Говоришь, кто из нас помрет?

— Конечно, ты.

— Но стонешь-то ты! — прищучил собеседника довольный своей прозорливостью стражник. — Значит, тебе и помирать.

— О, храбрейший, твой ум так же остр, как ятаган, висящий на боку! — елейно произнес Иван. — Но на этот раз ты ошибаешься. Разве может главный лекарь эмира Бухарского переживать за себя в то время, когда рядом умирает такой хороший человек? Стоило мне приблизиться к двери, как я почувствовал, что твоя аура окрашивается в фиолетовые тона, а это верный знак приближающейся смерти. — Иван горестно хлюпнул носом. — Не могу сдержать слез. Вах-вах, такой молодой…

— Ты лжешь, презренный! — взревел перепуганный до смерти страж. — На мне нет ничего фиолетового. Твой лживый язык уже привел тебя в каменную башню, и я жду не дождусь, когда его начнут протыкать раскаленными иглами, дабы…

— Что ты ел вчера на ужин? — холодно перебил его Иван.

— А тебе зачем? — поперхнулся стражник.

— Я первый спросил.

Похоже, этот незатейливый аргумент произвел на охранника впечатление. Он впал в задумчивость и начал прилежно перечислять:

— Пока собирали на стол, я угостился дыней с белым овечьим сыром. Потом отведал суп из потрохов с уксусом, а пока несли мясо, тешился бобами в томатном соусе. Когда появилась говядина под сладким соусом, я наконец приступил к еде. Потом была долма, потом… — в какой-то момент Птенчиков решил, что списку не будет конца, но тут охранник произнес: — … а на закуску вчера была пахлава и шоколадная халва.

Иван вздохнул с облегчением и совершенно искренне поинтересовался:

— И что ты почувствовал, съев все это?

— Почувствовал, что больше есть не могу, — честно признался охранник.

— Значит, ты ощутил отвращение к еде?

— Ну…

— А не показалось ли тебе, что твой желудок подбирается к горлу и хочет тебя задушить?

— Показалось…

— А после ужина тебе наверняка захотелось спать?

— Захотелось, — заподозрив неладное, дрожащим голосом подтвердил охранник и начал тихо подвывать.

— Я так и думал, — с сочувствием произнес Иван и вынес окончательный приговор: — Рекомендую помолиться перед встречей с Аллахом.

Из-за двери донесся звук глухого удара, а потом воздух сотряс такой пронзительный рев, что Птенчиков в ужасе попятился.

— Я не хочу умирать! — голосил несчастный охранник.

— На все воля Аллаха, однако я могу помочь, — небрежно произнес пленник, но его предложение потонуло в жалобных причитаниях «умирающего». — Я могу тебе помочь!!! — заорал Иван так, что, когда за дверью воцарилась тишина, он решил, " что оглох от собственных воплей.

— Ты не шутишь? — не веря своему счастью, пролепетал охранник.

— Мой долг помогать людям, — заверил его мэтр по неразрешимым вопросам.

Щелкнул засов, тяжелая дверь со скрипом отворилась, и бледный охранник, напоминающий скорее не льва, а тушканчика-альбиноса в дождливую пору, протиснулся в комнату. Птенчиков торжественно откинул крышку своего сундучка и с невнятным бормотанием, призванным изображать страстную молитву о здоровье пациента, извлек пачку снотворного. Стражник, будто загипнотизированный, наблюдал за его манипуляциями.

— Так, батенька, сейчас нам значительно полегчает, — бормотал Птенчиков, отмеряя поистине лошадиную дозу. И тут в голове мэтра зазвучал напряженный голос Варвары Сыроежкиной:

«Иван Иванович, я снова во дворце».

«Какая жалость! — мысленно отозвался Иван. — А я как раз собрался отсюда уходить».

«Уходите, мэтр, уходите! Пожалуйста, освободите скорее Егора, а потом вместе придумаете, как спасти меня».

«Это любовь», — уважительно пробормотал Птенчиков и протянул стражнику пиалу с растворенным порошком.