Читаем Мафтей: книга, написанная сухим пером полностью

…В один такой рассвет застукал нас Кныш-мельник, пришедший за соломой. Как всю неделю перед тем Мукачево прославляло меня за добытое княжеское блюдо, так теперь стоязыко ганджевало[208] как обольстителя девиц. Бесполезно было оправдываться, что границы мы не переступали, что я не позволил бы себе силой совратить девушку. Может, оно бы не так остро проявилось, если бы мы на виду у всех веселились на вечеринках иль где-то в кустах. А так — господская мельница, и здесь мы блудили чуть ли не на барском помоле. Словом, не наше там мололось… Сноп молний упал на наши головы. Ружене тетка запретила выходить со двора. Я на шлюз ходил и возвращался под надзором своего отца. Он, бедолага, за мою «вину» должен был бесплатно отработать две недели на Кнышевом драче[209]. Мало кто умел делать жернова из акации, а нянько умел, и мука из-под тех жерновов на вкус была совсем другой. Об этом знали те, кто отведал матушкиных просфор.

Разоблачением в мельнице закончилась моя беззаботная юность. А позора-то на весь Русинский околоток! Один только Аввакум, чьего осуждения я боялся наипаче, принял это на удивление спокойно. Выслушал квохтанье моей мамки и улыбнулся:

«Vita et sanguis et avena».

«Что вы рекли, батюшка?» — испугалась она.

«Я сказал: жизнь, и кровь, и овес. Происшествие старо как мир, Меланка. Изголодавшийся по любви да насытится…»

Он не читал на паутине, но, вероятно, знал лучше всех ценность тех роскошных даров на дорогах моей многотрудной планиды. И знал печальный обряд ее завершения: что пойду я из сего мира, как и пришел: немощным, грязным, плачущим, оторванным от женщины.

Дома мне сурово приказали:

«Не тянись к пришлой. Слишком родовита она для тебя, да и не нашего племени. Девок вокруг, как песка в Латорице».

«Мне одной хватит, и я ее нашел».

«Э, плоха та мышь, что только одну дыру знает».

«Я вам не мышь».

«Понятное дело. Ты настоящий жеребец на чужих овсах. Принес в дом хулу, да еще и дуется, как Николай на малай[210]».

…Нас вероломно разлучили, но не уничтожили неистовую тягу друг к другу. Можно ли остановить в любовном запале птицу в небе, змею на скале, рыбу в воде, крота под землей?! Можно ли преградить путь реке, что рвется к морю?! Какое-то время мы не выделись, но чувство близости не обрывалось ни на минуту. Нас и здесь спасло находчивое благоразумие Ружены. Усадьба Грюнвальдов фасадом выходила на запруду. К трем старым ясеням был приторочен плетеный забор. В одном полуиссохшем дереве — вместительное дупло. Там и ждали меня письма-свертки Ружены, которые я забирал ночью. Она была неграмотная, должна была мудрить непонятные для чужого глаза послания.

Обученный распознавать буквы всякого письма, знаки мира, следы животин, птиц и приметы окружающей живности, теперь я ломал голову над причудливым пустячком, который перебирал, как завещанные сокровища. Все те изделия были натерты ароматным зельем, каждое пахло по-своему, что-то передавало. Сплетенные из овсяной соломы и объединенные два кольца, обожженные огнем: наше с ней приключение с печальным концом… Пробитое сердечко из свеклы, обвитое терновым венчиком: Ружена тоскует в одиночестве… Разбитая каричка[211] кросенца: работа валится из ее рук… Сделанный из теста птенец с обрезанными крыльями жадно протягивает сладкий клювик: прилетела бы, кабы могла… Вылепленная из глины мисочка с осколком зеркала смотрит в мое серебряное блюдо и посылает мне свое отражение… Натянутая на пяльцах паутина, посыпанная соляными крупинками-звездами: любовь будет преследовать нас и в прошлых веках… Карминная печать губ на кленовом листке: шлет поцелуй… Бутылочка вина, запеленутая, как младенец, и перевязанная красной цурбаткой: нынче у нее день рождения. Вино похоже на загустевший солнечный свет. Хмельное и терпкое, как ее губы. Я пью его, и что-то новое, неизвестное досель рождается во мне. Какая-то печальная радость жертвенности, какая-то сладкая горечь ожидания… Крупинка зернышек и цветок: она жаждет свидания, догадываюсь я. Но как? В следующую ночь достаю из дупла разъяснение. Дощечка, платочек, перо — все перевязано ниткой с длинным концом. Берусь за ниточку и силюсь разгадать скрытый смысл. И теряюсь в догадках. Оп-па! Деревяшка и суконце мокрые, хотя на улице жаркая ночь. А перо сухое. С гуся вода стекает сразу… Меня склоняют к плаванию. Благословенная сообразительность влюбленных! Ружена будет стирать на реке, на дощатой ступеньке…

Перейти на страницу:

Все книги серии Ретророман

Мафтей: книга, написанная сухим пером
Мафтей: книга, написанная сухим пером

Мирослав Дочинец (род. в 1959 г. в г. Хуст Закарпатской области) — философ, публицист, писатель европейского масштаба, книги которого переведены на многие языки, лауреат литературных премий, в частности, национальной премии имени Т. Шевченко (2014), имеет звание «Золотой писатель Украины» (2012).Роман «Мафтей» (2016) — пятая большая книга М. Дочинца, в основе которой лежит детективный сюжет. Эта история настолько же достоверна, насколько невероятна. Она по воле блуждающего отголоска события давно минувших дней волшебными нитями вплетает в канву современности. Все смотрят в зеркало, и почти никто не заглядывает за стекло, за серебряную амальгаму. А ведь главная тайна там. Мафтей заглянул — и то, что открылось ему, перевернуло устоявшийся мир мудреца.

Мирослав Иванович Дочинец

Детективы / Исторические детективы

Похожие книги