Маг. Биография Паоло Коэльо

Внук хотел — да так, что отец еще не успел ничего сказать, а он уже перевез в новое пристанище все, что уцелело от разгрома в его комнате: кровать, письменный стол, немного одежды и пишущую машинку, благоразумно спрятанную от греха подальше еще в июне. Почти сразу он понял, что попал чуть ли не в преддверие рая: мало того, что бабушка с дедушкой были крайне щедры, он мог входить и выходить, когда заблагорассудится, а также принимать у себя кого захочет в любое время суток. В разумных пределах, понятно. Либерализм простирался до таких пределов, — вспоминал Пауло много лет спустя, что, скорее всего, именно в той пристройке он впервые попробовал и марихуану.

Никоим образом не контролируя сына и не получая жалоб на его поведение от бабушки с дедом, отец через несколько месяцев предложил Пауло занять местечко поудобнее. Если ему интересно, он может снова пожить один, но уже не в квартирке мастера Туки, а в прекрасных апартаментах, которые дон Педро получил в виде гонорара за строительство здания на улице Раймундо Корреа в районе Копакабана. Такая щедрость насторожила Пауло; и в самом деле, вскоре выяснилось, что за подарком скрывался далеко не бескорыстный, чтобы не сказать «шкурный», интерес отца: истинная его цель состояла в том, чтобы выкурить из квартиры жильца, неаккуратно платившего за поднаем. По закону договор о субаренде мог быть расторгнут лишь в случае, если владелец передавал недвижимость родственнику первой очереди. Предложенной комбинацией Коэльо-старший убивал сразу двух зайцев. Но как обычно, отцовская доброта оговаривалась некоторыми условиями: Пауло мог пользоваться только одной из трех спален, прочие пустовали под замком. Входить следовало только с черного хода: парадный был закрыт, и ключ был у отца. В наследство от прежнего жильца остался старый холодильник, который неожиданно взревывал и содрогался, к ужасу непосвященных, хотя в остальном работал как следует. Пауло оставалось лишь приобрести в ближайшей лавке несколько лампочек, недорогую кровать, книжную полку — и готово, можно въезжать.

Если период жизни, проведенный в дедовой квартире, был, мягко говоря, мрачноват, то улица Раймундо Корреа оставила по себе самые приятные воспоминания. Появлялись и исчезали разные возлюбленные, но Фабиола оставалась ему верна. Ей приходилось подавлять в себе ревность и терпеть разных «Ренат, Жени и Марсий, которые приходили и уходили». Она утешалась следующим соображением: «В трудную минуту именно я была рядом с ним просто по любви — из чистой любви». Много лет спустя мировая знаменитость Пауло Коэльо с грустной отрадой будет вспоминать то время:

Я пребывал в чрезвычайно радостном и светлом состоянии духа, пользуясь своей свободой так, чтобы в конце концов жить как подобает «творческой натуре». Я окончательно бросил учение и посвятил себя исключительно театру и барам, любимым интеллигенцией. Целый год я делал именно то, что хотел. Вот тогда-то Фабиола и вошла в мою жизнь раз и навсегда.

Драматург и в жизни, он превратил столовую новой квартиры в мастерскую сценографа, художника по костюмам и режиссера. И привел соседей в полное недоумение, намалевав по-итальянски на входной двери парадного, которым никогда не пользовался, фразу, начертанную у адских врат в поэме Данте Алигьери: «Lasciate ogni speranza, voi che entrate»[24]. Пауло переводил пьесы, ставил их и сам в них играл. Самые успешные постановки покрывали убытки от прочих и позволяли больше не зависеть от родителей.

Когда же, выражаясь фигурально, в сундуке показывалось дно, он старался снискать себе хлеб насущный за ломберным или бильярдным столом, играя в покер и синуку[25] или на тотализаторе в «Жокей-клубе». Он наконец получил среднее образование, но поступать в университет не спешил. В конце 1968 года решил попытать счастья в не испробованном им доселе амплуа и стать продюсером. И сам написал инсценировку классического «Питера Пэна», собирался сам его поставить и сам в нем играть, однако с отчаянием убедился, что сбережений не хватит на приобретение даже самого необходимого для постановки. Это открытие было подобно ушату ледяной воды. Он тяжело переживал поражение, но однажды вечером к нему явилась Фабиола, раскрыла сумку и выложила на кровать пачки банкнот, скрепленные резинкой, — более пяти тысяч новых крузейро, что-то около двадцати тысяч реалов по курсу 2008 года.

— Дарю их тебе на постановку «Питера Пэна».