Вечером этого же дня он лежал обнажённый на кровати, рядом с ним спала очаровательная, слегка пухлая девушка. Под два метра ростом, с формами такими, что и вообразить сложно. Приткнувшись к манящим округлостям спящей девушки, Рен ощущал себя чуть ли не львом, но тут же его настигали мысли о тщетном положении его и лев этот в его голове становился дохлым.
Утром этого же дня пришло письмо от герцога, тот писал, что войска его на подходе к Прамонду, писал, что следы тварей видны ясно, но они уже весьма застаревшие, а самих тёмных в округе не наблюдается. В конце письма герцог писал, что явится в Прамонд не позже следующего дня. До приезда главного начальства оставалось немного.
«Чего ожидать мне за мои сомнительные подвиги?» — сам себя мысленно спросил Рен. Ответа не дождался. Усмехнулся, и перевернувшись на бок, разбудил спящую рядом львицу. Оплаченная ночь ещё не закончилась, пусть красавица отрабатывает свои золотые монеты.
Под утро в комнату ворвалась стража. Рен не успел до конца проснуться, а уже был связан по рукам и ногам и с кляпом во рту. Его несли, совершенно обнажённого, по холодным и ещё влажным от ночного воздуха улицам, в сопровождении целого конвоя из множества стражников и нескольких магов. Рен даже не пытался сопротивляться, проснувшись окончательно и поняв, что тут происходит, он спокойно обмяк в латных рукавицах стражи и наконец-то обрёл покой. Мысли его успокоились, сомнения исчезли, всё было в его будущем предельно ясно и понятно, сомневаться и переживать больше не имело смысла. Жизнь его подходит к концу.
Площадь. Два деревянных столба установлены по середине. Столбы обложены хворостом и снизу хорошенько пролиты горючим маслом. Рядом со столбом установлена небольшая трибуна, с неё вещает достопочтимый отец настоятель из местного храма, вещает проникновенно, постоянно сетуя на грехи обвиняемых и на необходимой для них каре. Священника слушает толпа, слушает внимательно и в нужных моментах возмущается, гудит улюлюкая и метает в преступников камни. Преступников двое, по одному столбу на преступника. У обоих обрублены руки, а оставшиеся культи, точно так же, как и ноги, вбиты толстыми гвоздями прямо к столбам, и дополнительно плотно привязаны к ним верёвкой, чтобы не свалились не дай боже во время высшего наказания.
На левом столбе висит тёмная эльфийка. Вся в кровоточащих ранах и грязи, она дрожит от холода и злобно пялится в бок, на второй столб.
На втором столбе висит обнажённый Рен и туповато лыбится беззубым кровавым ртом, откуда совсем недавно камнем из толпы выбили передние зубы.
— Так тебе и надо! — шипит эльфийка. — Твои соплеменники покарают тебя вместо меня… так тебе и надо дерьмо! Мой брат, Клаус, будет отомщён!
Тем временем настоятель храма перестаёт зачитывать приговор:
— …в связи с высшим королевским указом, чародеи и маги, приступившие священное право на жизнь обычного люда, караются высшей мерой! Сжиганию на костре заживо… да прибудет с нами светлый дух, да искупит род человеческий грехи этих двух погрязших во мраке и зле, душ…
Вперёд выступает палач, с зажжённым в руках факелом. Он метким движением швыряет пламень в глубину костра. Масло и смола тут же вспыхнули, покалеченные ноги преступников, пока ещё робко, но многообещающе, лизнул огонь. Эльфийка безумно захихикала и с явным злорадством в голосе прошептала, вытягиваясь всем телом поближе к уху Рена:
— Какого осознавать, что тебя, защитник, сжигают на одном костре вместе с тёмной шаманкой вроде меня, а? Мне стоило уйти из этих земель вместе с моим племенем, но я осталась чтобы отомстить… и судьба мне благоволит… тёмные боги со мной, защитник… а с тобой кто? Твоё племя жжёт тебя на костре… ха-ха-ха… ты сдохнешь! Сдохнешь! Сдохнешь! Мой брат будет отомщён… ха-ха-ха-ха…
Рен взглянул на неё, и тёмная эльфийка Шагрита тут же замолчала. В глазах убийцы её брата не было ничего, ни ненависти, ни злорадства, ни страха. Там не было вообще ничего, словно этому человеку было наплевать на происходящее. Он смотрел на Шагриту ни как на тёмную тварь, а как на… пустое место, словно видел её впервые, так, словно это не она послала стаю зачарованных воронов за ним, которые по итогу разорвали ему лицо и принесли Шагрите сладкие обрывки кожи… Он смотрел на неё бесстрастно. Пламя медленно подступало к их телам. Жар усиливался и боль становилась нестерпимой. К их лицам подлетали едкие облачка дыма и становилось невыносимо дышать. Они кашляли давились дымом. Глаза их слезились. Толпа вокруг шумела. А Рен вдруг пошевелил ртом, и едва различимо во всеобщем шуме, сказал глядя Шагрите в глаза:
— Извини.
Глава 7 — Проклятый выверт