Маг и его Тень. Рождение Мага

Гарри наконец поднял глаза на зельевара. Сегодня на него накладывали круцио, он видел бой феникса и василиска, смерть Джинни Уизли — или Тома Риддла? — и перерождение феникса. Он познакомился с будущим Волдемортом и сознательно оговорил Драко Малфоя. А еще по его вине оцепенел незнакомый волшебник, который наверняка был неплохим человеком. Не побоялся связаться с Малфоями и бросился в погоню, не пытался проклясть его даже после явной попытки применения непростительного. По сравнению со всем этим любые баллы, которые мог снять Снейп, казались такой ерундой…

Он расплылся в широкой улыбке.

— Знаете, профессор, все ваши баллы — это так мелочно.

— В таком случае вы не будете против потерять еще пятьдесят, — ласково проговорил зельевар.

— Вот круцио — совсем другое дело, — устало продолжил Гарри. — Эффект умопомрачительный, сам сегодня испытал. И, Мерлина ради, не цепляйтесь за меня так сильно! У меня феникс в кармане, если придавите, он опять сгорит.

Да что уж там — умирать, так с музыкой! И Гарри гордо продемонстрировал алхимику спящего Фоукса. Пусть профессор думает, что хочет. Если у него сейчас рушится тщательно выстраиваемая тридцать с лишним лет картина мира, то это только его проблемы.

— М-м-м, еще минус пятьдесят баллов за убийство феникса Дамблдора, профессор? — вежливо поинтересовался он.

Глава 21.

Никогда еще Гарри не доводилось видеть директора таким растерянным. Он бережно сложил ладони, принимая новорожденного птенца, и обратил на гриффиндорца недоуменные голубые глаза.

— Как это произошло, Гарри? — голос переливался самой неподдельной печалью. — Неужели мистер Малфой?..

Гарри виновато помотал головой, опустил глаза в пол. Лгать Дамблдору напрямую нельзя, в ментальных искусствах ему до директора далеко, словно Уизли до золотых галлеонов. То есть теоретически, конечно, возможно всякое: и стихийный всплеск магии, и разыгравшаяся у старика мигрень, что помешает сосредоточиться на разговоре, и нежданно свалившееся на голову в виде завещания дальнего родственника или выигрыша в лотерею богатство. Но надеяться на такое было бы бессмысленно. Пришлось говорить чистую правду.

— Простите, профессор, я не хотел. Правда не хотел… Это я виноват в смерти Фоукса, — а теперь можно и немного перетасовать умело выталкиваемые на поверхность сознания картины. — Я шел в кабинет трансфигурации, — безлюдный коридор, освещенный десятком плавающих в воздухе свечей кабинет, — и застал там Малфоя. Он неожиданно атаковал, — Драко вскидывает палочку…

Тело второкурсника вздрогнуло и сжалось, вспомнив боль от второго непростительного. Раскаленную, тяжелую, обволакивающую, словно расплавленный свинец.

— Ложь! — зло выплюнул Люциус Малфой. — Необоснованная гнусная клевета!

Сквозь врожденное высокомерие и светский лоск впервые пробивалась ярость. Гарри удовлетворенно прикрыл глаза. Значит, даже каменного Малфоя можно пронять, ударив сразу по двум больным местам: сыну и чести рода. Напасть на представителя другого благородного рода — более того, на последнего из оставшихся в живых! Как бы парадоксально это ни звучало, но за подобную выходку Драко грозило даже больше, чем за убийство младшей Уизли. У рыжих как-никак оставалось еще шестеро здоровых, способных родить наследников сыновей. Да и аркана у них нет и никогда не будет, если Уизли не перестанут принимать в род грязнокровок, игнорируя предупреждения Стражей крови. Или и вовсе лет через двести превратятся в сквибов. Но если умрет Гарри Поттер — прервется линия Гриффиндор-Певерелл-Поттер, аркан семьи будет утерян навсегда. Сделать такое означает поставить под угрозу само выживание волшебного сообщества. Даже во время войн, сколь ни была велика взаимная ненависть, по меньшей мере один здоровый наследник мужского пола оставался в живых, чтобы не пропадали бесценные гены. Люциус Малфой не мог этого не понимать, потому о Джинни и словом не обмолвился. Носить клеймо убийцы предательницы крови легче и предпочтительнее, чем быть осужденным за попытку уничтожения последнего представителя рода, чья родословная прослеживается до самого Годрика Гриффиндора.