Маг в законе. Том 1

— Да нешто я совсем без ума? — обиделся лядащий охотничек. — Я болтать болтаю, да тока знаю, об чем болтать можно, а об чем — нет. Мне што, жить надоело?!

— Правильно понимаешь, — пустил фистулу душа-Силантий.

* * *

— А бабы нас потом уряднику не продадут? — поинтересовался ты, когда лосятник ушел.

— Ни в жисть. Марфе с дочкой не впервой. Да што они, дуры — живого приварка лишаться?! Они с этого дела и кормятся. Эх, Бритый: вот она, судьба наша! Сидим в лесу, от дела к делу гнус кормим! Бывает, в село забегим — только втихаря, и по одному. Мужички-то не выдадут; кой-кто и про место это ведает, навроде дурака-Тимошки — да помалкивает. Одна забота: неровен час, урядник там или объездчик заприметит… тебе хорошо, ты хоть погулял до сего часа…

"Мне хорошо," — без слов согласился ты.

XVI. РАШКА-КНЯГИНЯ или ПОШЛИ ДЕВКИ НА ГУЛЯНКУ

Сохрани меня от силков, поставленных на меня, от тенет

беззаконников; падут нечестивые в сети свои, а я перейду.

Псалтирь, псалом 140

— Кур-рвы! — вдруг буркнул Федюньша, заворочавшись.

Сперва ты не поняла.

— Что?

— Вона… телепаются, мать их в падь!.. и Тимоха, к-козлина, с ними.

Впереди, на взгорке, от которого до Кус-Кренделя было рукой подать, и впрямь замаячили три фигуры. Две женщины — плотные коротконожки, словно их в одной форме плавили; рядом с женщинами — мужичонка-маломерок.

Глаза видели плохо, — спирало горло, и оттого часто накатывалась слеза, вынуждая моргать. Поэтому ты не сразу узнала людей.

— Кур-рвы! — еще раз с чувством успел сказать Федюньша, прежде чем вы подъехали поближе.

— Здорово, Сохач-снохач! — гаркнул старый твой знакомец, Тимоха-лосятник, любитель побаловаться сладеньким; пошутковал, значит. — Чем в городе-то потчевали?!

Крестный сын вдовы Сохачихи натянул вожжи.

Лошаденка аж присела.

— Я тебе сказывал, штоб на дороге не попадался?! — вопрос был задан Федюньшей с той долей приветливости, после которой намечается изрядная потасовка. — Ты, глухарь, не молчь, ты отвечай: сказывал аль нет?

— Ну, сказывал, — ухмылка чуть не разодрала лосятнику рот. — Мало ли чего не скажешь во злобе? Я, махоря, и не серчаю — бывает…

— Вот ить какие жихори в ихних Вералях имеются: им в рожу плюй — утрутся, "божья роса!" сбрешут…

Федюньша еще что-то говорил, обращаясь то к тебе, то к начинающему темнеть небу, беря его в свидетели; кобель-Тимоха отгавкивался помаленьку — видно, какая-то давняя свара числилась за обоими, мелкая, пустячная, годная лишь на скучную перепалку.

Ты не слушала.

Смотрела на женщин.

Ты знала обеих: Марфа-солдатка, блудница вавилонская, то бишь кус-крендельская, с дочерью, прижитой во грехе невесть от кого. С первого взгляда и не различишь: где мамка, где дочка! — обе грудастые, круглолицые, обе стоят, широко расставив ноги, будто упасть боятся… Носы-пуговки «караул» кричат, в щеках утонули. А глаза пустые-пустые, налимьи: вот шли, теперь стоим, после снова зашагаем!

Парни-неженатики, а порой и блудливые мужички, сбежав тишком-нишком от законных супружниц, нет-нет да и захаживали в Марфину избенку. Тащили кто во что горазд: один — самогонки с пирогом, другой — плат шерстяной или там щуку-материху, на зорьке пойманную; третий просто забор починит, крыльцо подновит — и ладно. Бабы не брезговали, не привередничали — брали и давали. Местная "полиция нравов" во главе с пасмурной вдовой Сохачихой все порывалась Марфу «опружить» — вывалять в дегте с перьями, а дочку голой гнать хворостинами по селу…

Не складывалось как-то.

Видно, понимали жены мужние: окажется кобелям негде хрен чесать, вовсе сказятся. Лучше уж так, под боком.

Спокойнее.

— …эй, Рашелька! — ухарски ворвался в трясину твоих мыслей вопль Тимошки. — Айда с нами! Пить будем, гулять будем! Што тебе заживо гнить? али Сохач по сердцу?!

Ты не ответила. Да он и не ждал ответа: так, попросту вякнул, для пущего куража. Иначе не умеет. Нет, ты не ответила, ты уже забыла и о лосятнике с бабами, и о их сваре с Федюньшей. Сидела, молчала, копила в себе то страшное, о чем хотела по приезду говорить с Валетом Пиковым. То, что стояло тенью за нелепой мордвинской трагедией, за приветливостью князя Джандиери, за его намеками, за совпадениями и случайностями…

Скоро.

Скоро уже.

— Ты ее не зови, Тимофей-котофей, — назойливой мухой забился, зажужжал в ушах женский тенорок. — Ты ее не зови, а? Неровен час, решат: тоже убегла, навроде ее дружка!.. пущай едет, докладается…

Не поняла.

Сперва не поняла; да и потом — тоже.

Подняла глаза на Марфу-солдатку: ее ведь голос?

— Кто убежал? куда?!

Из-под набрякших, пронизанных лиловой строчкой век на тебя глядело тайное злорадство.

Удовольствие падшей от вида той, кто хоть в чем-то, а ниже ее.

ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ

Ой, глаза у Марфы-солдатки! ой, глазищи! с девичества остались — большие, влажные, ресницы метелками! а под теми ресницами уже не девичье, бабье мерцает:

…харя.