Магаюр

Когда-то эта дорога была почтовым трактом: по ней катили конные экипажи, почтовые кареты и телеги. Но теперь это было асфальтированное шоссе, по которому с каждым годом проносилось всё больше машин, стремящихся попасть к Волге, Угличу и Рыбинскому водохранилищу и обратно. Старинные города и «усталая нежность» с «безмолвной болью затаённой печали» русской природы снова волновали туристов. Кое-кто даже добирался до Архангельска, на улицах которого, говорят, асфальта до сих пор нет. И вот один из них, любитель уличных гонок из Подмосковья, летел на своей «девятке» на волжские пивные посиделки с копчёной рыбой. Жена его не пускала, поэтому он слинял, когда она легла спать. Подъезжая к деревне, он представлял, как жена ищет его и злится, пытается ему позвонить, но абонент не отвечает. «Так ей и надо, – думал он, – а то совсем раскомандовалась». Занятый этими мыслями, он не успел затормозить, увидев девушку, мечтательно бредущую по выцветшему пешеходному переходу. Он даже не успел перенести ногу с педали газа на педаль тормоза. Её отбросило на бетонный фонарный столб. Испуганный гонщик уехал не останавливаясь, с разбитым лобовым стеклом и помятым капотом. Блестящая заколка в волосах мёртвой Юли отражала восходящее солнце.

Много слёз было пролито, даже статья на сайте районной газеты была опубликована об этом несчастье – гибель юных всегда впечатляет. В конце концов в деревне на месте аварии была установлена камера контроля скорости. Это положительно сказалось не только на безопасности пешеходного перехода, но и на местной торговле: путешественники стали чаще останавливаться возле бабушек и дедулей, сидевших с вёдрами свежесобранных огурцов, помидоров и лисичек на продажу, – останавливались, потому что успевали их разглядеть.

Яковлев стал местной знаменитостью после случившегося и развернул деятельность. Сначала он вытесал из дерева Юлю в образе ангела и прикрепил к столбу, под который местные жители клали свежие цветы. Затем стал помогать её бабушке, у которой не оставалось сил ни на что после того, как она чуток выпьет и хорошенько поплачет. После рюмочки она любила поговорить о политике, поэтому Яковлев стал читать новости в интернете, чтобы первым ей их рассказывать. Так он узнал об экспериментальном проекте, который запустил молодой депутат, любящий поговорить в интервью о помощи регионам. Суть проекта была в том, чтобы делить поступающие от дорожных штрафов средства между жителями придорожных деревень, в которых есть камеры контроля скорости. Яковлев написал письмо депутату с просьбой включить их Переславичи в программу, описав несчастный случай и горе, охватившее переславичей. «Мало того что у маленьких нет школы, у взрослых – работы, а у пожилых – достойной пенсии, – писал Яковлев, – так теперь у нас нет ни чувства безопасности, ни надежды на справедливость».

Депутат, благо ещё не чёрствый, откликнулся на письмо, опубликовал его, и деревню включили в программу. На сбербанковские карточки, которые было предписано завести всем местным жителям, потекли деньги автомобилистов.

Яковлева за такие заслуги выбрали председателем деревни, хотя ему было всего девятнадцать лет. Он пересел с мотоцикла «Восход» на «жигули»-«шестёрку», стал носить костюм и портфель из кожзама, которые приобрёл в торговых рядах Сергиева Посада, и постоянно с деловым видом говорил по мобильному телефону. Он решал общедеревенские организационные вопросы, в том числе о покупке и продаже недвижимости – домов, которые раньше никого не интересовали, а теперь, когда жители деревни стали получать деньги от штрафов, желающих связать свою жизнь с Переславичами стало пруд пруди. Люди мечтали зарегистрироваться в перекошенных переславичских избушках, где давно никто не жил, лишь стояли пустые серванты в комнатах, оклеенных, вместо обоев, страницами цветных советских журналов, валялись вороха поздравительных открыток пятидесятилетней давности и школьные тетрадки, исписанные девочками, полными сочувствия к Наташе Ростовой и Татьяне Лариной.

Деревня стала расти, на окраине, там, где был ромашковый луг и паслись три комолые коровы тёти Ани Агафоновой, строились новые дома. Тут же возник посёлок строителей-таджиков, которые жили в вагончиках.

Яковлев пересел с «шестёрки» на «ниву-шевроле». В деревне заработал магазин, куда два раза в неделю привозили свежий хлеб, и столовая с поваром, где в любой момент можно было подкрепиться котлетой с макаронами и борщом. У местных помимо «скоростных», как они говорили, денег появилась работа, деревенские повеселели и за всё благодарили Яковлева: что ни день, то банка парного молока на крыльце, или бутылочка алкоголя, или маринованные грибы, свежие парниковые помидорчики.

Однажды осенью к нему, заранее позвонив, приехал интеллигентик из Москвы. Бледный, в очках, в свежей одёжке, которую ещё не отстирывали от огородной земли или куриной крови.

– Позвольте узнать, – начал он, когда они расположились на поваленном бобрами дереве у речки, откупорив бутылку московской водки, – как много тут… умирает крестьян?

Яковлев задумался.