Магаюр

Войдя в салон, Валерий Александрович поздоровался с пилотами, штурманом, бортинженером и инструктором по безопасности. Его посадили на широкое плюшевое сиденье. К стене был прикреплён экспонат: фрагмент вологодского кружева в рамке, лежавшего когда-то на спинках кресел «Ту-104» во время дипломатических рейсов.

Как только Валерий Александрович пристегнулся, самолёт двинулся с места и вырулил на взлётную полосу. Сначала он набрал обычную высоту, после чего инструктор принёс Валерию Александровичу мягкий шлем. Через пять минут самолёт стал подниматься ещё выше. У Валерия Александровича заложило уши и закружилась голова. Инструктор протянул ему воду и лекарство.

Наконец лайнер снова выровнялся, Валерий Александрович отстегнул ремень и поднялся в воздух – в салоне была невесомость. Он оттолкнулся от сиденья, полетел в хвостовую часть, где не было кресел, и с победным кличем перевернулся несколько раз в воздухе. Инструктор включил музыку. «Друг наш и верный товарищ к дальним планетам летит, – пел баритон советской эстрады, – звёзды мерцают едва лишь где-то на Млечном Пути». Валерий Александрович смеялся от радости.

Через некоторое время, устав, он подплыл к инструктору, и тот выдал ему обед в тюбиках: борщ, паштет, сливовый компот на десерт. Валерий Александрович знал, что современные космонавты больше не едят из тюбиков, пища на орбиту доставляется в вакуумных упаковках, и на этом самолёте, к восторгу пассажиров, относились к деталям серьёзно. Всё было сделано для того, чтобы доставить им удовольствие, реконструировав эпизоды советских испытаний. Валерий Александрович поел, доплыл до кресла и пристегнулся. Инструктор передал информацию пилоту, и самолёт начал снижение.

Валерий Александрович задремал. Во сне он видел Магеллановы Облака. Словно растворившись в темноте, он летел навстречу звёздному свету. Он был кометой, астероидом, разумным космическим кораблём. Проснувшись от тряски, первое, что он увидел, – свои руки. Они лежали на коленях отчуждённо, как перчатки на стуле. Пошевелил ими. И почувствовал разочарование, что он всего лишь человек. Это ощущение, что его ввергли в мир, в эту страну, в этот, в конце концов, самолёт за ненадобностью. «Жалок… – подумал о себе Валерий Александрович. – Захвачен бессмысленными делами, чтобы скорее прожить жизнь. Один среди миллиардов мечущихся, оставленных без присмотра уродливых детей эволюции».

Самолёт приземлился. Валерий Александрович вышел последним, пребывая в меланхолично-рассеянном настроении, поэтому не сразу обратил внимание, что экипаж самолёта стоит у трапа с поднятыми руками. Напротив стояли военные, держа их под прицелом. Один из них направил дуло автомата на Валерия Александровича. На фуражках военных были красные звёзды.

Их отвели в комнату оперативного дежурного. Валерий Александрович узнал в ней кабинет замдиректора, почему-то заставленный винтажной мебелью. Он силился понять, кому понадобился этот розыгрыш и что в этом смешного. Их стали спрашивать, почему они совершили посадку без разрешения. Обвинили в терроризме. Командир экипажа утверждал, что получил разрешение на посадку, предлагал им послушать записи. Его и других членов экипажа, клявшихся, что всё так и было, увели.

Теперь вопросы задавали инструктору по безопасности и Валерию Александровичу. Откуда у них самолёт? Что происходило на борту? Почему нет кресел? С какой целью приземлились в Москве? Кто такие? Почему без документов?

Через два часа экипаж привели обратно. Вид у них был потрясённый. «В диспетчерской допотопное оборудование, как в музее, – сказал первый пилот. – Неудивительно, что они нас не заметили». «А что записи?» – нетерпеливо спросил Валерий Александрович. «Чёрта с два, ничего нет».

Наутро Валерия Александровича, двух пилотов, штурмана, бортинженера и инструктора вывели на лётное поле. Было очень тепло. Светило солнце. Их поставили на расстоянии шага друг от друга и открыли огонь.

Швейцар

Вологодская усадьба известного кинорежиссёра хорошо охранялась, потому что всякое зримое благополучие притягивало нехороших бедных людей в этом краю лесоповалов, исправительно-трудовых лагерей, ржавых болот и полумёртвых деревень, куда добирались разве что любители экстремального туризма и скупщики угольных самоваров.

Жил режиссёр барином: дом с прислугой, включая псаря и садовника, семейная часовня с колоколами и конюшня, имелся даже бальный зал с потолком, расписанным церковным художником и украшенным лепниной. Из окон с южной стороны была видна угрюмая северная река Сухона. Местами она обмелела, часто меняя русло, а по весне иногда и вовсе текла в обратную сторону, чем напоминала идейные устремления режиссёра, который приезжал сюда рыбачить, охотиться и парить в бане синеоких вологодских девчат.

Он был человеком искусства, близким к верхам, поэтому никто не удивился, когда семьдесят миллионов из бюджета области ушло на то, чтобы провести к его имению асфальтированную дорогу.