Магаюр

Шла по старой дороге. Справа лес, слева вырубка. Находок было мало – этот дореволюционный тракт разворотили лесовозы, и ценные потеряшки ушли в землю так глубоко, что металлоискатель их не видел. Рука устала: уже пять часов я махала прибором вправо-влево, прислушиваясь к сигналам. Если звук низкий – значит, шмурдяк, чёрный металл; если высокий, не срывающийся – скорее всего, монета. В этот день мы накопали уже достаточно советского шмурдяка, чтобы засомневаться в своих вычислениях – может, дорога шла где-то в другом месте? Камрады ушли далеко вперёд, я из последних сил выкапывала печальный сигнал, обещающий обернуться очередным куском проволоки или водочной брежневской пробкой – царицей полей и лесных дорог. Хотелось найти хотя бы николашку, монету времён Николая Второго, или раннесоветскую – среди них попадаются ценные, в том числе серебряные. Наконец пинпоинтер, он же морковка, – оранжевый прибор, который помогает отыскать мелкий предмет в комках земли, – запищал. Сердце радостно застучало, когда я увидела, что железка круглая. Поплевала на неё, потёрла, увидела древнего вида «курицу», то есть герб с двуглавым орлом, перевернула – полушка тысяча семьсот тридцать восьмого года! Незатёртая! Номинал был обвит цветочным узором, достаточно примитивным, конечно, но для чекана восемнадцатого века весьма изящным. Хороша монетка! Я тут же достала рацию, зажала тангенту и стала передавать радостную новость: «Приём! Приём! Нашла полушку!» Всё ещё сидя на корточках, я ждала ответа, не переставая улыбаться. Подумала, что не услышали, повторила: «Приём! Нашла полушку! Вы где?» Рация потрескивала, но ответа не было. Достала мобильник – сигнал связи отсутствовал.

Я встала, отряхнула руки. Огляделась. И справа, и слева от меня лежали убранные пшеничные поля; на них стояли стога сена и заготовленные стожары. Ворковали птицы. Горел закат. Меня окружали порядок и умиротворение, дул тёплый августовский ветер. Но как же меня это напугало! Ведь не должно было быть здесь полей. Тут справа лес, а слева вырубка и лощина, поросшая мелким ивняком. Какие поля? В сумерках с моими уставшими от компьютера глазами было трудно разглядеть, что на горизонте. Кажется, тёмная полоса леса. Или какие-то здания? Неизменной осталась только дорога, на которой я нашла полушку. Я убрала монету в карман куртки и застегнула его на молнию. Разобрала прибор и спрятала его в рюкзак, чтобы легче было идти.

По всей видимости, парни не включили свои рации, подумав, что они уже не пригодятся – не потеряемся. Наверно, дошли до деревни и прочёсывают какой-нибудь вспаханный огород в поисках клада, когда-то спрятанного зажиточным крестьянином. Я решила их догнать, а по пути подумать о неожиданно возникших полях.

Тут явно есть какое-то разумное объяснение. Вероятно, от усталости у меня в голове перепутались картинки мест, где мы сегодня были. Но – так ведь можно и заблудиться. Я вспомнила, как заплутала на одном урочище: ходила кругами и всё время возвращалась к заметному поваленному дереву – замшелой сосне, через которую приходилось каждый раз перелезать. Но там повсюду были овраги, из-за них я и потеряла ориентацию. Здесь же, слава богу, была дорога. Впереди – деревня, там камрады, позади – машина, на которой мы прорвались сюда по бездорожью. Нужно только успокоиться, паникой делу не поможешь.

Послышались голоса. Я обрадовалась, прислушалась. Но голоса были незнакомыми. На всякий случай я спряталась – легла в траву. Камуфляж уберёг меня от внимания двух крестьян, которые ехали на телеге, запряжённой толстоногой коричневой лошадкой с густой гривой, и обсуждали последние политические события:

– Пущай жгут, кому нужны треклятые богохульники?..

– Сейчас вредословцев жгут, потом воров станут всех без разбору в костёр бросать! Тебя, Михало!..

– Я человек честный и незлой!

– А корова твоя откуды?

– Бог дал, бог знает, откуды корова…

– Лживый ты пёс, Михало! – добродушно подытожил крестьянин.

– Не бреши! У самого рыло в пуху.

«Неужели и сюда добрались реконструкторы?» – подумала я. Новая волна увлечения пошла: офисный народ повально шьёт себе костюмы, собирается на каком-нибудь поле и воссоздаёт знаменитое сражение, лишённое, впрочем, кровавого ужаса. Но реконструкторам больше нравится становиться древними витязями и бойцами времён ВОВ, а играть в бедных крестьян в пыльных домотканых рубахах, как у тех, что сейчас проехали мимо, – что за веселье? Они говорили про то, что жгут каких-то вредословцев… Тут я вспомнила, что этим законом отличилась императрица Анна Иоанновна во второй половине своего правления. Это примерно тридцатые годы восемнадцатого века.

Я решила дойти до деревни по лесу, а на дорогу не выходить, потому что, если все вокруг безоглядно вовлечены в реконструкцию, жди беды… Впрочем, во второй половине правления Анны Иоанновны время разинщины уже прошло, а пугачёвщина ещё не нахлынула, и в деревне должно быть спокойно. Если, конечно, бородатые переодетые клерки не заигрались и не преследуют богохульников из будущего.