Магам земли не нужны

"Хрусталь" — промерзшие до звона трупы на улицах и задворках блокадного Ленинграда;

"Крючки" (медицинский жаргон) — истощенные дети-дистрофики на лечении в стационаре;

"Мерзлятина" — лежалое человеческое мясо, срезанное с мерзлых трупов "на продажу";

"Лошатина" (не путать с честной кониной) — свежее человеческое мясо "на продажу";

"Бадаевский сахар" (он же "ленинградский сыр") — земля пропитанная горелым сахаром;

"Крематорий" — памятник защитникам Ленинграда на площади Победы;

— Там много. Язык, в качестве "базы данных" — довольно информативная штука, ага…

— И что?

— Материал для анализа. Очень интересно время появления словечек. Если "лошатина" — из времен Блокады однозначно, то слово "лох" — из времен "застоя" 70-х годов. Обозначает оно — то же самое, "законный корм" и объект эксплуатации для "настоящих" или "продвинутых" людей и "фарцы". Пока было живо запуганное "режимом" старшее поколение — термин табуировали. Их непуганные детишки — начали болтать. До войны, слово "лох" (в его современном понимании) — в СССР или России широкого распространения не имело. Словари 20-30-х годов издания, где собран блатной жаргон — плиз. Надежно прослеживается его первоисточник — "культурная публика" Северной Столицы в самом начале 40-х годов.

— Любопытно…

— Зная время, среду и место возникновения слова — можно выяснить его эволюцию. Для помнящей старые времена интеллигенции Ленинграда, из "бывших", естественным эквивалентом "лошары" — является французское слово "клошар" (правильно произносится как "clochard"). Вячеслав Андреевич, оно — важно! Видите, как кое-кого крючит? — вот же столичная сука, — У большинства слов из жаргона советских "фарцовщиков" — английские корни. Эпоха американской культурной экспансии. Но, "лох" или исходно "лошара", тут исключение. Первоисточник французский (как и полагается "элитному" словечку, из лексикона петербуржцев начала ХХ века). "Клошар" это беззащитный бродяга, над которыми "чистая" французская публика любила и умела жестоко глумиться. Заново примерно повторилась история изящного французского словечка "зортир" (точнее — выражения "Je dois sortir", дословно — "мне надо выйти"), быстро обернувшегося в России просторечным "сортиром". Типовой продукт ленинградско-петербургской культуры, если угодно. Необразованная прислуга коверкает язык хозяев, не понимая исходного смысла. Глухое "к" — отпало, зато, для звучности — прибавилось "гласное окончание". Из чуждого "клошара" — получился понятный "лошара", а после сокращения, по правилам русского языка — образовался "лох"… Меткое и остро модное в 60-70-х годах "столичное" словцо, для обозначения "дикого русского быдла". Простых людей, зарабатывающих себе на жизнь честным трудом.

— И какой вывод?

— Поскольку язык, всегда, объективное отражение культуры и морали, распространение оскорбительных словечек с корнем "лох" и "лошара" — точно соответствует переходу позднесоветского общества на примере его наиболее "элитных" и "мажористых" слоев, в так сказать "предперестроечное" состояние. Среди отпрысков советской "номенклатуры" — стало не стыдно позицировать себя людоедом. Словечко спустилось сверху, а не поднялось из блатного андеграунда, как другие термины уголовного жаргона, когда столичная интеллигенция "запела блатные песни". Своеобразный языковой феномен, да…

— Какое отношение…

— Его кулинарное производное — "лошатина", — встрял Ахинеев, — Что симптоматично. В голодное военное время — любое мясо было дефицитом и желанным лакомством. Как на фронте, так и в тылу. Харчами перебирать не приходилось. Тем не менее, по всей стране — люди ели конину и только в блокадном Ленинграде — "лошатину". От старожилов Питера, под пьяный базар — сам однажды услышал…

— Видите ли… — филологиня опять давит научным опломбом, — В основном большинстве человеческих обществ — людоедство не афишируется. Даже там, где оно — повседневная часть культуры. Вплоть до первой трети XX века, на островах Полинезии и Микронезии — процветал каннибализм и народ жрали — только треск стоял. Однако, понятия "людоедство" — в обиходе чурались и предназначенного к поеданию гражданина — уклончиво именовали "длинной свиньей". Люди обычно стесняются не дел, а слов.

— Странно, если бы в охваченном повальным людоедством блокадном Ленинграде — да не придумали благозвучного обозначения творящемуся беспределу, — Ахинеев туда же, — "Кюлютурные люди"!

— К-х-хлевета! — как оно обычно бывает, от вспышки ярости голос ко мне возвратился.

— Что именно? — Ленка само внимание. Ну, погоди у меня…

— Словечки "лошатина" и "мерзлятина" — это не "ленинградский сленг" (как некоторым бы этого хотелось), а непосредственные заимствования из украинского языка! Архивы НКВД 40-х годов, посвященные "новым видам преступлений" в Блокаду факт однозначно подтверждают. У меня и сканы есть.

— ???