Магазин, или записки продавца

Ловить мужчин неинтересно, интереснее ловить мужские мечты, фокусированные на тебя. Они, как весна, обещают что-то неопределенное и оттого сладкое.

Запах смолистых листочков, распускающихся на тополях, смешивается с дымом от костров с прошлогодней травой, волнуя ожиданием. Кто сказал, что миром правит божественный дух? Нет, запах весны и твоих подмышек правит миром.

Чувственность тоже талант. Развить свои клетки так, чтобы они трепетали еще до прикосновения, а от прикосновения мироточили? Не на чувственности ли держится аромат этой планеты? Чувственны цветы, травы, насекомые и человек – самый изысканный чувственник.

Так думала я, грезя в колыбели маршрутки о скорой встрече.

…Можно разминуться на час, на год, на квартал. А можно – как мы. Прошли с разных торцов одного дома и держали путь на разные полюса – южный и северный. Всего-то…

Сонник Миллера – престранная книга. Сколько ни пыталась распутать по нему свои сны, всегда получалась чушь. Однако посетители магазина частенько заглядывают в сей бессмысленный толкователь.

– Сегодня мне приснилось, будто я сижу в кабинете стоматолога голая. И зуб болит невыносимо. К чему бы это? – интересуется дама из администрации. – Вы не посмотрите?

– А вы сами попытайтесь разгадать… – я специально выставила сонник таким образом, чтобы посетители могли ознакомиться с его содержимым.

Дама явно расстраивается от прочитанного и с негодованием ставит Миллера на место.

– А о любви у вас есть?

– Конечно, – оборачиваюсь к полке и понимаю, что “любовь” у меня представлена весьма своеобразно: “Мардона” Захер-Мазоха, “Путь самца” Трахтенберга, “Секс в большом городе”, “Дневник порнографа”… Растерявшись, вдруг вспоминаю о томике Фицджеральда.

– Вы не читали “Ночь нежна”? Тогда возьмите обязательно.

Дверь за посетительницей захлопнулась, магазин опустел, я заварила кофе и вспомнила историю, связанную с только что проданным романом…

В восьмидесятые годы старшие школьники сдавали ленинский зачет. Процедура состояла в следующем: учеников по очереди вызывали в класс, где за столом сидела тройка: завуч, директор и классный руководитель. Сначала полагалось сдать тетрадь с конспектами ленинских работ. Затем задавали вопросы: какую газету ты читаешь? – надо было ответить: “Комсомольскую правду”, какую телевизионную программу ты смотришь? – конечно, “Время”, и на вопрос, какой твой любимый роман, все тоже знали правильный ответ: Горького “Мать”. Я держалась правильного вектора, пока очередь не дошла до последнего вопроса.

– Твой любимый роман?

– “Ночь нежна”…- выпалила я.

Сбившейся с ленинского пути ученице директриса самолично написала замечание в дневник, после чего послала его по почте!.. родителям.

И вот по прошествии двадцати лет я продаю роман Фицджеральда как самое невинное произведение о любви, нашедшееся в моем магазине. Что бы сказали представители ленинской комиссии, зачитай я им отрывки из “Дневника порнографа”, который, кстати, продается во всех книжных магазинах на Невском?

Крайности как слева, так и справа бывают отвратительны. У людей, переживших несколько волн навязываемой нравственности, в конце концов формируется свой собственный кривой-косой, но выстраданный и чем-то обоснованный внутренний ориентир. Есть он и у меня, но предлагать никому не хочу. Нравственность – вещь личного пользования. Как зубная щетка.

Сутками зависая в Интернете, Кирилл переполняется стихотворчеством до тошноты…

– На сайте “Стихи точка ру” тысячи стихов. Я стал вводить через “поиск” часто встречающиеся образы, например, “сонный лес”, “голубоглазый небосвод”, и оказалось, эти образы встречаются у разных авторов сотни раз. Я даже хочу составить список штампов русской литературы, чтобы все начинающие поэты знали их и не использовали.

Кирилл пытается делать словарную революцию, не замечая, что куда как больше штампов не в литературных оборотах, а в сюжетных линиях. Это касается не только поэзии, но и прозы. Начиная читать детектив, едва ли не с десятой страницы угадываешь убийцу. Фантастика крутится вокруг одних и тех же избитых тем: добро и зло, соответственно красивые и некрасивые воины воюют то в вымышленных городах, то на затерянных планетах. Но основной стержень миллионов художественных произведений – это вариации на тему “любовь и смерть”. Любовь может быть бессмертной, смерть может быть от любви, любовь по случаю смерти, смерть по случаю любви… – ситуации не исчерпать. И главное, ни одному писателю, каким бы модернистом он ни был, не изобрести более цепляющие темы, чем эти две – самые древнейшие. На протяжении жизни читатель неоднократно меняет свое отношение к любви и смерти. В юности его волнует смерть от любви, в старости – любовь после смерти. Жизнь есть некий график удач и неудач, на котором заметны два ощутимых всплеска: вверх – любовь, вниз – смерть. Самое интересное, когда они тесно соприкасаются, когда не остается места для прямой, когда она обрывается…