Читаем Магазин, или записки продавца полностью

– Вам тетрадь? Сорок восемь листов? С тигром, с бабочкой? Ах, с птичкой!

Быстрее всего заканчиваются тетради, у которых на обложках тигры, львы и котята, потом расходятся зебры и бабочки, на третьем месте – слоны, на четвертом – бульдоги в фуражке, хищные птицы залеживаются месяцами. Пылятся и блокноты с неопознаваемым животным: по версии студентов, это могла бы быть черепаха или динозавр. Я решила уточнить у менеджера породу зверя, на что он с недоумением ответил: “По накладной это белочка”…

В двенадцать часов дня сбегала в буфет. А там на подносе булки под пудрой – пышные, только испекли. Выбрала себе лучшую и приметила в углу кривульку, наверное, из остатков теста. Кто возьмет? Ну уж точно не я.

В магазине, как заводная, работала до пяти. Потом начальник позвонил, что надо задержаться – принять товар. Голоднющая, вторично побежала в буфет. И вижу: на подносе осталась одна, последняя – та самая кривая булочка. Дождалась…

Ела, насладительно отщипывая кусочки руками. И тесто показалось вкуснее, чем у первой…

“Принимаем заказы на учебную литературу” – красуется при входе в магазин.

– Невагина есть? – низкий мужской голос.

– Что?

– Учебник по литературе. Автор Невагина.

– А-а-а. Нет такой.

По сто раз в день извиняюсь за то, что у нас нет какого-то автора или учебника.

Записываю десятки книг, начальники не привозят из списка почти ничего. Студенты разочаровываются, выручки нет. Заведующая библиотекой пожимает плечами:

– О чем они думают? Какие-то немыслимые издания, а того, что нужно по программе, у вас нет.

Ну что ей сказать? Достаю из коробки “Дневник киллера”, а вроде заказывала учебник по высшей математике. И так всегда. Пьяные они, что ли, или неликвиды сбывают?…

Накануне Девятого мая пожилой посетитель поинтересовался:

– Что у вас есть по истории Второй мировой?

Я глянула на полку и язык проглотила. Ветеран сам прочитал надписи на корочках:

– “Секс в Третьем рейхе”, “Мемуары Бенито Муссолини”, двухтомник “Адольф Гитлер”… Тьфу! Все с вами ясно, – и яростно хлопнул дверью. Хорошо, что не прокомментировал.

Кто не знает пыляевского “Старого Петербурга”? Каждый петербуржец знает и хочет купить, если еще таковым изданием не обзавелся. Но мои начальники всегда не в тему…

В кои веки в магазин заглянул проректор – солидный человек, патриот малой родины:

– Пыляев есть?

– Есть. “Старая Москва”,- я чувствовала себя так, будто на трибуне “Зенита” крикнула “Спартак”…

– Да ну ее, эту Москву! – проректор досадливо махнул рукой и ушел. Навсегда.

С весны самая раскупаемая книга в магазине – “Академический рисунок”. Студенты остро нуждаются в освоении техники изображения рук, ног, ушей, глаз…

В преддверии защит дипломов и курсовиков учащиеся прямо на полу в коридорах первого этажа раскладывают графические и акварельные работы. Я, естественно, тут как тут – поглазеть.

Рисунки в разной манере, но на многих из них узнается преподавательница истории искусств – элегантная женщина, с особым стилем в одежде и спокойным благородством лица. Портреты одного человека, но индивидуальность художника выхватывает характерные именно с его точки зрения детали, отчего все изображения не похожи. Чуть другая тень, чуть другой наклон, чуть другая… При этом в каждом нарисованном образе присутствует значительная доля облика настоящего. Но не цельная его полнота! Я всегда подозревала нечто подобное в отношении, например, изображений Пушкина. Бюсты, статуи, маски… Сколько ни старайся, по ним не представить полнокровного поэта.

Вернувшись к книжным полкам, пересмотрела автопортреты Ван Гога. Как спилы с одного дерева, как срезы с одного фрукта, как последовательность шагов одного человека – даже в совокупности они не составляют живую объемную космогонию лица. Если бы мастер заглянул в мой магазинчик, я бы молча протянула ему карандаши и ватман и, конечно бы, не узнала…

Склонившиеся над прилавком представители приемной комиссии выглядели встревоженными:

– Вы бы не могли продавать нашим абитуриентам конверты по России? А то мы посылаем ребят через дорогу на почту, а они исчезают…

– Как? Совсем?

– Да. Уже пять человек ушли и не вернулись. То ли потерялись, то ли поступать передумали. Поэтому лучше не выпускать их с документами из здания.

Может, собака Баскервилей завелась? Жители близлежащих улиц выгуливают возле университета здоровенных псов, так что кто их знает… Окраина.

Повадилась ко мне в магазин одна очень умная студентка.

– Я хочу что-нибудь по логопедии подобрать. Правда, дома у меня и так много книг: не помню, что есть, чего нет… Можно, я возьму вот эту тоненькую методичку до завтра посмотреть? Сверю содержание… А денежку оставлю. Если не подойдет, верну.

– Хорошо.

На следующий день книжку возвращает, я, соответственно, деньги отдаю.

И так повторилось несколько раз.

Позже я случайно узнала, что предприимчивая девушка переписывала вечерами необходимый материал из учебных пособий. А утром возвращала их на место. Браво!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века