Магазин путешествий Мастера Чэня

– А теперь наконец мои собственные песни для старых друзей, которых здесь сегодня много, – сказал в микрофон Фредди; а голос у него все-таки никуда не делся, глубокий, горловой, медовой мягкости. – Мои песни, третьей из них и последней перед перерывом будет та, которую я пою здесь на каждом концерте. И, если кого-то интересует, так будет и дальше. Я буду ее петь.

И вот оно наконец настоящее – льющийся серебряный дождь струн, как будто здесь не одна гитара, а две. И голос… чуть суше, чуть скованнее, но это его голос.

– Да офигеть, – сказала Аля. – И какого же хрена он пел до того всякую бодягу? И ведь язык красивый, оказывается. Слушайте, да это же какой-то местный Тальков.

– Какой там Тальков, поднимай выше – это местный Борис Борисович Гребенщиков, – уважительно опроверг ее Миша.

Резкий аккорд – и вот она, третья песня, последняя перед перерывом. Это Агилерос, настоящий Агилерос, это его ритм – медленного, но неодолимого шествия. Но я посмотрел на Алю, Сашу и Мишу и, вздохнув, честно признался самому себе: они сейчас видят жалкую старую обезьяну с гитарой, рассерженного старика, бессильно выкрикивающего злые слова в микрофон.

Перерыв – и в зале что-то изменилось. Изменилось и на сцене, кстати, там появился клавишник, возник какой-то новый моток проводов, который начали подключать…

Фредди мелькнул у бара. Он остановился у сидящего ко мне спиной человека, прикоснулся к его плечу… что-то озабоченно сказал, указывая на стаканчик рома в его руке (темный «Тандуай» с каламанси, без сомнения, – здесь все это пьют). Сидящий человек поднял палец: только один ромчик, не больше. Я в тот момент не видел его лица. Только волосы – мощный, свисающий почти до пояса хвост толстых, чуть вьющихся, будто просмоленных волос, из них можно вить корабельный канат и швартовать танкеры в Манильской бухте…

А Фредди все не отходил от этого человека, держа руку на его плече.

И что-то происходило вокруг них. Взгляды, дрожание атмосферы…

Странная тишина за передними столиками…

Оба встали и пошли к сцене.

Я забыл: забыл рассказать о последних словах в том самом нашем разговоре с Фредди, перед тем как он пошел надевать свою неизменную шляпу.

Это было так.

– В Гонконге? Вы купили мой диск в Гонконге? Да, это был отличный концерт…

– Фредди, не обижайтесь, но кроме вас там был саксофон – я не думал, что с саксофоном можно такое делать… На этой, как ее… куко – что-то такое…

– Так и не выучили наш тагальский… Sa Kuko Ng Aguila. Это значит – в когтях орла. Это был Пит. Пит Канзон. Сейчас уехал куда-то в Кувейт зарабатывать деньги, больше такого саксофониста в стране нет. Но знаете что…

Он мгновенно улыбнулся.

– Знаете что, тогда вас ждет сюрприз. Большой сюрприз во втором отделении. Та самая песня. Ну, мне пора, и заходите ко мне – всегда. Всегда.

Вот оно, второе отделение: Фредди и этот парень с волосами идут, рядышком, к сцене…

И я оборачиваюсь: что-то случилось. Зал, оказывается, полон. Люди стоят вдоль стены. Наглухо закупорена идущая вниз, на первый этаж, лестница – головы, головы.

И что-то на улице тихо, никаких гудков. А если и там, под окнами, собралась толпа?

– Леди и джентльмены, – плывет над залом мощный – да, теперь он снова мощный и глубокий – голос великого Фредди. – К нашей группе добавился новый музыкант. Я вижу, вы его ждали. Джерико Агилерос!

И стадион заревел.

Нет, это был всего лишь клуб, не очень большой двухэтажный деревянный дом, но какая разница.

А перед тем как ударить по струнам, Фредди вытянул в мою сторону палец и помахал им в воздухе: не было никаких обрядов и ритуалов.

«В когтях орла» – эта песня начинается тихо, но потом голос Фредди взмывает вверх и летит там свободно, как орел над холмами Бенгета. Он же сейчас этого не сможет!

Но он смог. И как только последние звуки этого голоса начали замирать, в мир ворвался бешеный рев электрогитары Джерико.

И мир взорвался и рассыпался искрами, среди которых выплескивался щедрый поток раскаленного металла – чистейшего, невыносимо сияющего серебра. «Не может одна гитара выделывать такое, – мелькнула у меня мысль, – их тут несколько, одна плачет как скрипка, другая хрипло ревет, третья…»

Джерико не пел, он вообще за весь этот невероятный концерт не произнес ни слова, он только изгибался невероятным образом, так, что грива его черных волос касалась проводов на полу. Голос отца в этой музыке тоже звучал, кажется, где-то высоко в облаках, а вместе это был полет двух орлов, владевших небом и миром.

И зал вновь заревел, Аля прыгала и лупила меня по плечу.

Древний ритуал племен Бенгета, когда отец передает сыну свой талант, свою судьбу – а ведь и правда, зачем он нужен? Да если вся страна, год за годом, наизусть знала и пела песню Фредди про его новорожденного сына – и поет до сих пор, – какая магия сильнее этой?

Вот он, этот сын, вот вам «Анак», которого эти люди любили, как Санто Ниньо, маленького Иисуса, просто потому, что песня была и про него, и про всех детей страны сразу: и что, нужны еще какие-то обряды и ритуалы, чтобы воздух толкнул его под крылья?

Не было обряда. А волшебство – оно есть. Есть, Фредди.