Магазин работает до наступления тьмы 2

Славик вежливо покивал с набитым ртом, продолжая таращиться по сторонам. Под потолком висела свежевыкрашенная модель самолета, и он задумался, в чем же ее странность. Вдруг это на самом деле настоящий самолет, заблудившийся и уменьшившийся до неузнаваемости? Вдруг на креслах в кабине до сих пор можно различить тончайшие косточки авиаторов, бесследно пропавших в далеком неведомом слое?..

Откуда-то раздался низкий, густой гудок, от которого задребезжала посуда на полках, а перепуганный Славик чуть не выронил вилку.

— Ешь, ешь, — успокоила его товарищ второжительница. — Это не тебе.

Она коротким отточенным движением выплеснула в рот стопку коньяку, запила ее чаем из тонкой фарфоровой чашки, откусила кусочек лимонной дольки и прищурилась:

— Ты вообще кто, как нынче говорят, по жизни, братец?

Этот вопрос всегда ставил Славика в тупик — все ответы, которые приходили в голову, были неполными и немного уничижительными, словно предполагающими сочувственные кивки: «Ну ничего, какие твои годы, времена сейчас нелегкие, никогда не поздно…»

— Б-блогер, — выдавил он наконец и тут же спохватился: — Только вы не думайте, я не жулик какой-то и курсы не продаю…

— Да чем бы дите не тешилось. А что ты духовидец, тебе известно?

Славик так и застыл с набитым ртом, а потом молча покачал головой, всем видом подчеркивая стопроцентную уверенность в собственной доброкачественной бездарности. Варвара Спиридоновна, должно быть, при всем уважении ошиблась или приняла его за кого-то другого.

— Часто ты видел, как она светится? А еще что видел? Видел, видел, не отпирайся.

И Славик, холодея, вспомнил, как ворочалось во влажной глубине Лесиной глотки что-то темное и тягучее, как горели по-кошачьи ее глаза. Тогда он думал, что ему померещилось с перепугу, просто горло Леси потемнело от ангины и свет каким-то особенным образом отразился от радужки…

— А оно так и начинается, понемножку, будто тень упала или почудилось, — закивала Варвара Спиридоновна. — У меня вообще, братец, с бабы прохожей началось. Пришла под окна баба милостыню просить. Стоит, ребеночка на руках качает и смотрит. Я высунулась копеечку бросить и вижу вдруг: лицо у ней потекло, как восковое. А глаза так и полыхают, не светятся, а прямо огнем горят, будто у ней мартеновская печь в голове. Я решила — блазнится, закрестилась, тут она и поняла, что я вижу. Кулек с ребенком наземь бросила, развернулась и шмыг во дворы. Соседки смотреть кинулись, думали, зашибло ребеночка, раз не шевелится и голоса не подает. А там в пеленках чурочка березовая, и на чурочке глазки углем нарисованы. Много что я забыла, братец, материно лицо давно из памяти изгладилось. А вот тот день, ту харю помню намертво.

***