Магазинчик бесценных вещей

Вдруг я с головой окунулась совсем в другую реальность – для меня это было почти невыносимо. Я будто высадилась на планете, о которой слышала от других, но на которой сама не бывала, и мне не дали времени к ней привыкнуть – я сразу помчалась сквозь неизведанные просторы. И это была не единственная планета. В конце пути нас ждал Милан.

Нас ждала бабушка, с которой мы ни разу не виделись. Мы везли ей спелые сливы и персики, которые я собрала сама тем же утром на рассвете, а еще – салат, овощи и хлеб, который мы тоже испекли сами. Папа взял с собой ведомости наших экзаменов, чтобы показать ей, как прекрасно нас учит мама и каких отличных результатов можно достичь на домашнем обучении, – все лучше, чем запереться в бетонном кубе и слушать биографию непонятно кого непонятно от кого, постоянно рискуя подцепить какой-нибудь вирус, материальный или ментальный. И наконец, в чемодане с нами ехал прихваченный мной плюшевый зайчик.

Запах Милана я почувствовала, когда мы еще не успели к нему подъехать. Со всех сторон на нас валились гроздья заводов и жилых домов. А когда мы наконец въехали в город, я стала смотреть наверх, ведь в Милане живут и на небе, на тридцатом этаже, а может, даже и выше. Я улыбнулась, вспомнив о Лучано Бьянкарди и его разведочных вылазках в «небоскребище». «Горькая жизнь» была одним из немногих фильмов, которые нравились даже папе: он не раз нам его показывал – хотел, чтобы мы увидели, как город извращает любые мечты: сулит успех и богатство, а на деле оставляет только одиночество и пустоту. «В городе утрачиваешь себя», – говорил он. Мне каждый раз было жалко Лучано, а еще больше – его жену и сына, которые по-настоящему его теряли.

Наконец папа поднял ручник. Мы остановились на оживленной улице: предупреждая о своем прибытии, трезвонил трамвай, бог знает по каким делам спешили люди. Меня трясло при одной мысли о том, чтобы высунуться наружу.

– Трамвай прекрасно олицетворяет городскую жизнь: рельсы, с которых нельзя сойти, – объяснял нам отец. – Давайте, хватайте вещи и пойдем, до бабушки тут рукой подать.

Мы с Андреа помогли ему разгрузить багажник, не переставая завороженно оглядываться по сторонам и заговорщически друг другу кивая. Для храбрости я снова взяла его за руку, а он ее сжал. Андреа был единственным ребенком, рядом с которым я росла, он был частью меня, сильной и смелой.

Мы еще ни разу не бывали в городе, но ночами напролет воображали, как мы туда приедем, шептали друг другу истории под простыней, соревнуясь, у кого получится описать подробнее и красочнее. Там много перекрестков, пешеходных светофоров со светящимися человечками, зеленый – иди, красный – стой на месте, дети добираются до школы на автобусе, в парках продают мороженое и ездят паровозики, а на Рождество улицы украшают красно-белыми гирляндами…

Я несла в руках два ящика, но даже не обращала внимания на их тяжесть, настолько меня занимала улица. Голуби, балконы, трамвай, фонари, витрины.

«В городе все серое», – твердил наш отец. Но даже у серого есть оттенки, думала я: серая спаржа, серый шифер, пепельный серый, мышиный серый. И в природе очень много всего серого: дождевые облака, форель, вороны, волосы на висках моей мамы. Что плохого в сером? Да и вообще, в городе серое далеко не все! Многие кирпичные здания были скорее темно-каштановыми, и как не заметить оливково-зеленую воду Навильо, пурпурные, фиолетовые, лиловые вывески или кукурузно-желтое небо?

Да, дом нашей бабушки был серым – оттенка светлого шифера. По крайней мере, снаружи. На секунду я замешкалась. Я привыкла к сельскому дому, обвитому плющом и плетистыми розами до самой крыши, радующему своими яркими цветами и, самое главное, полностью нашему. Мы называли его Крепостью, потому что он находился в стратегическом месте: возвышался над остальной деревней и был окружен густым лесом, который отделял нас от тех немногих домов, что были в округе. И с ним, конечно, ни в какое сравнение не шел этот серый, усеянный окнами параллелепипед, похожий на один из ульев, которые мы держали в глубине сада.

Не успели мы подняться на четвертый этаж и переступить порог квартиры, как я осознала, что наша бабушка совсем не похожа на тех, о которых пишут в книгах. От нее не пахло печеньем, и она не стала сжимать нас в любящих объятиях. Это была худенькая, ухоженная, миниатюрная женщина с жиденькими волосами, в облике которой проглядывала некоторая меланхоличность. Застыв на пороге, она оглядела нас, будто не веря, что мы действительно существуем.

Вся квартира была уставлена разными статуэтками и безделушками.

– А зачем тебе все эти штуки, бабушка?.. – спросил мой брат, как только вошел в гостиную, показывая на стеклянных зверушек, ровной цепочкой стоявших на комоде красного дерева.

– Они же просто прелесть, разве нет? – ответила она. – Столько лет прошло с тех пор, как я их купила… Ах, столько лет!

– Но какая от них польза? – настаивал Андреа.

– А почему от них обязательно должна быть польза?