Внутри храм кажется ещё больше, чем снаружи. Огромные статуи из чёрного камня, высокие стрельчатые окна, тянущиеся, казалось бы, к самому небу, и звуки песнопений, от которых вибрируют внутренности. В такой обстановке начинаешь ощущать себя лишь жалкой песчинкой.
Над головами прихожан простирается, отделанный золотом, балкон. Там восседают король с королевой. Вокруг них стоит стража и несколько десятков лордов и леди.
Простолюдинам бы смотреть на епископов, но они то и дело косятся в сторону аристократов, жадно рассматривают их и обсуждают тихим шёпотом:
— А вот эта леди, которая третья справа, она в прошлом году…
— Вон тот лорд, видишь? У него горничной работает моя сестра и она говорила…
— Как же хороша королева Паула…
— Тебе не кажется, что король сегодня выглядит хмурым?…
— Жена лорда Орнуа такая красавица…
Впиваюсь взглядом в ряды аристократов, нахожу знакомый каскад белокурых волос. Анриетта держит под руку Рэйнхарта и с неизменной широкой улыбкой взирает сверху на толпу. Лица самого лорда мне отсюда не видно, но его спину я ни с кем не перепутаю.
— Вы уверены, что лорд Орнуа женат? — уточняю у пухленькой фиры с ямочками на щеках.
— Да-да, это точно! — оживляется, почувствовав мой интерес. — Я лично доставляла кремовые пирожные на все дни празднования их венчания! И до сих пор частенько заказы получаю от самой леди! Очень уж у меня пирожные хороши! Дорогие, что правда, но уж поверьте того стоят…
Она продолжает что-то говорить, но я не слышу. Гул голосов, песнопение и речи епископов сливаются в удушающий звон. В храме становится нечем дышать.
— Госпожа, вам плохо? — далёкий голос Сэлли.
Чувствую поддерживающие руки, пытаюсь проморгаться, но перед глазами всё плывёт. Сэл тянет меня за собой, пробиваясь сквозь толпу, пока мы не оказываемся на улице.
— Вот. Облокотитесь о стену… что с вами?
— В храме было слишком душно и, наверное, у меня упало давление… раньше у меня часто падало давление…
— Что упало?
Боги, что я несу? Едва ли здесь кто-то знает, что такое кровяное давление. Прикрываю глаза и прислоняю лоб к прохладному камню.
Чувствую горячие дорожки на собственных щеках. Они жгутся.
Со злостью вытираю влагу тыльной стороной ладони и с широкой улыбкой оборачиваюсь к перепуганной Сэлли:
— Всё просто отлично, Сэл! Всё отлично! Думаю, мне пора идти в лавку, сегодня ещё должны доставить новое зеркало.
— Д-да… да-да, конечно, но я лучше провожу вас. Можно?
— Можно. Как хорошо, что ты рядом, Сэл! Как же хорошо, что ты рядом…
Глава 25. Глупо ли проявлять сочувствие?
В конце весны мы с фирой Кларис посадили белые цветы. Эти цветы не любят яркое солнце, но прекрасно цветут в тени. Часть из них разместились в деревянных ящиках, вывешенных из окон второго этажа, а ещё часть были посажены в отдельные небольшие горшки.
Эти горшки я каждое утро выставляла на крыльцо и вешала в кашпо у входа, а на ночь прятала внутрь, чтобы не оставлять без присмотра.
Так и получилось, что уже к середине лета, вокруг лавки появилось пышное облако из мелких белых соцветий, напоминающих гипсофилу.
Цветы эти испускали медовый аромат и смотрелись настолько непривычно на серой, малоосвещённой улице, что оказались привлекательнее любой вывески.
Белое цветочное облако восхитило и фир, и богатых леди. Покупательниц в лавке стало ещё больше, как и товаров для более взыскательной публики.
В моих карманах всё чаще стали звенеть целые горсти эке.
— Фира Кларис, куда вы переложили передники для ресторации “Праведные грёзы”?
— Как куда? Так, в корзину уже и сложила. Вот, Лори, всё здесь. Можешь не беспокоиться, я сама проверила каждый. Отшито, как надо.
Заглядываю внутрь корзины и на всякий случай ещё раз пересчитываю, на что фира Кларис лишь снисходительно цыкает.
Ну да, дурацкая привычка перепроверять.
Все двенадцать новеньких накрахмаленных передников на месте. Я забираю корзину, поправляю своё рабочее платье и убираю выбившиеся рыжие пряди под чепец.
Придирчиво осматриваю себя в высокое зеркало.
Улыбайся, Ева.
Уголки губ вздрагивают, рождая неуверенную улыбку.