Магазинчик моего дедушки

Я вообще-то хотела поставить в этом споре точку. Дедуля буквально метнул в меня один из своих очень жестких взглядов. Это был взгляд под названием: «И зачем ты только делаешь такие глупые вещи, внучка? И в кого ты такая пошла?»

– Это же очень здорово! Я сделала всем приятно. Приятно! Написала «Приятного аппетита!». Я что, ругательство какое-то написала разве?

– Еще б ты ругательство какое-то написала! – отрезал дедуля.

Он не стал продолжать. Ругался про себя. Потом сказал:

– Больше так не делай.

– Ладно, – согласилась я. – Не буду.

Жалуясь на эту жизнь, я достала свою тетрадь под названием «Некоторые важные темы, на которые следует обращать внимание детям при общении со взрослыми» и записала туда третий пункт.

Пункт 3

Не веди себя вежливо со взрослыми.

Они вообще не понимают, что такое вежливость.

Просто делай, что они просят, и все. Будут ли они есть с аппетитом или еда застрянет у них в горле – сами разберутся.

Однажды записки «Приятного аппетита!» будут лежать во всех банках с шоколадной пастой. Вот тогда они и начнут тебя ценить. На полке над шоколадной пастой лежали шампуни и мыло. Кажется, тут я должна кое в чем признаться. Иногда, когда руки в бакалее у меня сильно пачкаются, я открываю крышку шампуня, капаю самую чуточку себе на ладонь и иду мыть руки в раковине. А теперь я думаю, что капать себе на руки чужой шампунь… ну, в общем, не очень-то и хорошо. Но я все равно каждый раз открываю новую бутыль с шампунем, и получается, шампуня в бутылях становится меньше, но по чуть-чуть. Даже совершая нехороший поступок, я стараюсь делать все по справедливости. Конечно, это меня не оправдывает… Ладно, короче говоря, все ошибаются.

Над шампунями была полка с растительным маслом. Растительное масло, варенье, а в самой нижней части полки с шампунями стояли бидоны с оливками. Оливки продавались в бидонах, а мы в магазинах продавали их на развес и раскладывали совком по пакетам. Это сейчас в супермаркетах есть по девять видов оливок и маслин. А раньше был только один вид оливок. Представьте только, если в деревне живут триста человек, то все триста едят одни и те же оливки на завтрак. Так странно!

Для того чтобы стать хорошим подмастерьем в магазинчике, надо было уметь пользоваться весами. Если тебе нужно взвесить килограмм сахарного песка, то ты и вправду должен положить ровно один килограмм сахарного песка. Если положишь больше на сто граммов, то окажешься в минусе. Если взвесишь меньше, то ущемишь права покупателя. Именно поэтому пользоваться весами – дело щекотливое. Да и весы называются чувствительными.

Обычно все всё покупают килограммами. Килограмм сахарного песка, два килограмма булгура, полкило сыра, кило йогурта и так далее… Но только не Мустафа-аби. Каждый раз он приходил и просил пятьдесят граммов сыра, пятьдесят граммов оливок и только один хлеб… Для хлеба он просил газетную бумагу.

Дедуля рассказывал, что он живет один. У него никого нет и денег тоже нет… Умственных способностей тоже нет, поэтому он и работать толком не может. Вот ходит туда-сюда помогать в саду, так и зарабатывает на жизнь.

Дедуля мне сказал: «Если он попросит пятьдесят граммов, ты взвесь ему сто. Иногда подкладывай немного халвы и денег за нее не бери. А за все остальное плату бери!»

Я ответила: «Ну раз уж мы делаем хорошее дело, надо нормально его сделать. Давай бесплатно будем давать еще оливки и сыр».

«Так нельзя. Тогда ему станет неудобно, и он больше не придет. Оставь, пусть покупает за деньги», – ответил дедушка, и от этих его слов у меня в голове настоящая каша образовалась.

Каждый приход Мустафы-аби в бакалею меня просто ломал.

• Мустафа-аби беден, но я не должна вести себя с ним как с бедным.

• Мустафа-аби просит пятьдесят граммов, но я должна отвесить ему сто, и он должен думать, что купил пятьдесят.

• Мустафа-аби не просит халвы, но я должна дать ему и халвы. Но при этом не каждый раз, а иногда. Интересно, когда давать надо, а когда нет?

• Я знаю, что Мустафа-аби беден, но все равно беру с него деньги. Причем делаю это для того, чтобы он не чувствовал себя неудобно.

Когда я вижу, что Мустафа-аби направляется в бакалею, мне хочется провалиться сквозь землю. У меня начинают дрожать коленки, я не знаю, что мне делать и как себя вести. После того как он уходит, я сажусь на сахарный сундук и думаю о том, как он будет есть то, что купил.

В моем воображении Мустафа-аби садится один-одинешенек под большое дерево, разворачивает газету, кладет на нее сто граммов оливок и сто граммов сыра и начинает есть. Потом я начинала плакать. На следующий день Мустафа-аби приходил снова…