Магазинчик на улице Грез

— Не жду, — он усмехается. — Сейчас ты разочарована, зла и ненавидишь меня. Никому не нравится чувствовать себя одураченным, а ты к тому же азартна и любишь побеждать. В этом мы похожи. Я тоже люблю побеждать и умею это делать. Как показал опыт наших прошлых встреч — все эти игры в ухаживания не только утомительны, но и неэффективны. Сердце девушки получает тот, кто держит ее судьбу в своих руках.

Я озадаченно моргаю.

— При чем тут мое сердце?! Я думала, тебе нужны знания…

Аншлер медленно качает головой.

— Знания — приятный бонус. Как и смазливая внешность. Но нужно мне только твое сердце. В фигуральном смысле, разумеется.

Зачем? В жизни не поверю, что этот скользкий тип втюрился без памяти и мечтает о взаимности.

— Тогда ты выбрал чертовски неудачный способ. В данный момент я тебя ненавижу.

— О, это прогресс! Раньше я всего лишь утомлял тебя.

— Раньше я тебя уважала.

— В бездну уважение, — зеленые глаза опасно темнеют. — Мне нужно, чтобы ты меня полюбила. И ты полюбишь, даже если для этого мне придется вскрыть твою черепушку и вырезать свое имя изнутри.

Это… нихрена не похоже на признание.

— Зачем?

— А вот это тебе знать не стоит, — жестко отвечает полуэльф. — О, кажется, нам наконец несут обед! Вовремя, я голоден, как дракон.

Официант сервирует стол, водружает в центр серебряную супницу и торжественно снимает крышку. Изумительный запах острой мясной похлебки щекочет ноздри. Суп исходит паром — должно быть он обжигающе горяч.

Меня словно черт толкает под руку. Пора!

Ахаю и тыкаю куда-то в зал.

— Пресветлые боги, что это?!

Когда Аншлер и официант оборачиваются. вскакиваю, подхватываю супницу за края и с наслаждением окатываю миллиардера.

А вот теперь — к двери! Бегом!

Глава 28. Лазейка

Катрин не считала себя зависимой от чужого мнения. Но в этот момент ей хотелось умереть.

Это было, как в кошмарном сне, когда вдруг обнаруживаешь себя обнаженной прямо на улице.

Нет, даже хуже. Во сне вокруг безликие незнакомцы, а ее окружали женщины, которых Катрин знала не первый год…

Сбежавшиеся на визг послушницы сестры заполнили келью. Толпились, охали на разные голоса, тыкали пальцами. А в коридоре напирала еще целая очередь из желающих поглазеть. Новость о том, как одну из наиболее авторитетных сестер застукали за грехопадением, мгновенно разлетелась по всему монастырю, взбаламутив упорядоченный быт куда сильнее, чем внезапный обморок матери-настоятельницы.

Толпа кривилась. Осуждала. Тыкала пальцами, закатывала глаза и возмущенно роптала, требуя для отступницы самой суровой кары.

Даже для Катрин это было чересчур. Под десятками осуждающих глаз хотелось забиться под койку.

И только Тайберг чувствовал себя совершенно вольготно. Казалось, что некромант даже наслаждается шокированным вниманием дам. Ничуть не стесняясь наготы он вылез из постели, чтобы поднять с пола нижнее платье.

Пресветлые сестры возмущенно заохали, когда некромант повернулся к ним поджарым задом. Не переставая, впрочем, разглядывать обнаженного мужчину с жадным любопытством.

— Ах, ну каков бесстыдник! — возмутилась келарша.

— Что, нравлюсь? — хохотнул некромант. — Да ты любуйся, от меня не убудет. Но руки чур не распускать! Не для тебя моя ягодка росла.

Он встал, загораживая Катрин от осуждающих взглядов.

— Подними руки, моя сладкая.

Монашка механически послушалась. Это все, на что она сейчас была способна — слушаться. Тонкая ткань скользнула, закрывая тело, и Катрин поняла, что снова может дышать.

— Вот так, умница. Теперь хламиду, — он нагнулся, чтобы подобрать монашеский балахон. — Клянусь, сегодня последний раз, когда ты надеваешь эту убожество…

Если бы… Что там полагается пресветлым сестрам, нарушившим обеты?

Ее сошлют. Куда-нибудь на север, например, остров Вайсо, где по девять месяцев в году бушуют ледяные шторма. Заставят надеть позорную дерюжную робу, запрут в келье для отступниц и велят день и ночь молить богов о прощении.

Это если повезет.

Балахон опустился на плечи, как броня. Катрин выпрямилась, чувствуя, что снова готова сражаться.

Вовремя. Сквозь толпу монашек протолкалась настоятельница.

— Сестра Катрин! — ее голос гремел подобно воплощению небесного гнева. — Ты — осквернила всю обитель! Втоптала в грязь свои обеты, оскорбила и унизила пресветлых богов!

— Ну и фиговые же у вас боги, старушка, если их может унизить чужая возня под одеялом, — перебил ее некромант. — Им заняться больше нечем, кроме как свечку держать?

И потянулся к брюкам.

Настоятельница побагровела так, что Катрин всерьез задумалась —  не хватит ли пресветлую мать удар.

— Ах ты… Безбожник!

— Я иностранец, мне можно, — ухмыльнулся Тайберг, застегивая рубашку. — В Давеноре не молятся невидимым мужикам на облаке, которые день и ночь следят кто с кем сношается. Ты серьезно веришь, что высшему принципу мироздания больше нечем заняться?

— Каждым словом ты усугубляешь свои прегрешения! Творить святотатство в пресветлой обители не позволено никому. Вас обоих ждет храмовый суд…