Магазинчик на улице Грёз

Вспышка. Грохот. Разряд ослепляет на мгновение, руки горят, словно ошпаренные кипятком. С потолка сыплется крошка и где-то вдали пронзительно завывает сирена.

И ноги вдруг отказываются стоять. Просто складываются, как у куклы на шарнирах. Медленно сползаю по стенке. Черные пятна перед глазами рассеиваются, открывая чудесное зрелище — выбитая дверь камеры и поверженный ублюдок-охранник.

Что же, маэстро Азазель, вы честно выполнили свою часть сделки.

 

***

Проходит почти час.

Мерзавца-насильника утащили для оказания медицинской помощи, дверь подняли и кое-как пристроили на прежнее месте, прижав с той стороны чем-то тяжелым. Но в камеру никто так и не вошел.

Кажется, меня тут боятся.

Смешно, вот только пить хочется совсем уж нестерпимо. И бутылка, которую этот гад принес, разбилась.

Будь больше сил, я бы попыталась прорваться к выходу с боем. Надо пользоваться открывшимся даром, раз уж я крутая магичка.

Но с силами беда. Даже до кровати доползти не могу, так и сижу на полу. По телу растекается приятная слабость и покой. Мне хорошо. Еще бы водички, совсем замечательно будет.

Скрежет за стеной. Дверь открывается, и в камеру заглядывает Торнтон (я уже знаю, что его зовут Рой Фицбрук, но от этого называть лорда мысленно Торнтоном даже веселее).

А еще лягушкой. И земляным червяком.

Вяло приветствую лорда взмахом руки.

— Хороший денек, ваша милость, — голос мало того, что сиплый, как у алкаша со стажем, так еще и такой тихий, что я сама себя еле слышу. — У вас не найдется немного воды?

Он хмурится.

— Что?

— Пить.

Удивительно, но лорд все понимает с первого раза. Умняшка, не отнять. Слышу отрывистую команду, торопливый топот. Сам Фицбрук входит в камеру, нисколько не боясь могучей и грозной меня. Опускается рядом на колено, всматривается в мое лицо и ругается — громко и весьма экспрессивно.

— Лордам не полагается выражаться, — сообщаю я ему шепотом.

Господи, как же хочется пить!

Наверное, у меня уже начинается бред, потому что чувствую, как его лордейшество берет меня на руки и несет до кровати. А вслед за тем в руках Фицбрука возникает кувшин полный прохладной, свежей, восхитительно чистой воды.

И я пью, пью жадно, взахлеб, проливая драгоценные капли на тюремную робу.

Это определенно круче, чем секс. Это настолько хорошо, что даже не знаю с чем сравнить.

Примерно это я и сообщаю лорду, когда, наконец, отрываюсь от кувшина. Он хмурится.

— Что ты несешь?

— Я несу возмездие во имя Луны… — странно. В кувшине определенно была вода, почему же я чувствую себя такой пьяной? — Кстати, вам не кажется, что “Фицбрук” удивительно похоже на “физрук”, — глупо хихикаю. — Точно! Так и буду вас звать, лорд Физрук.

Он хмыкает и берет меня за руку. Пальцы с силой надавливают на ладонь, на мгновение воздух вокруг словно сжимается. Тяжелая аура давит, прижимая к кровати…

Хлопок.

И все заканчивается.

Словно розовые очки сдернули. В ушах стоит легкий звон, в теле по-прежнему изнеможение, но сознание ясное. Почти, если не считать сосущего чувства утраты чего-то важного.

Драгоценного.

— Опьянение силой, — с усмешкой поясняет лорд, удерживая меня за руку. — Случается при инициации.

— Верните! — требую я, отчего-то точно зная, что именно он повинен в этом мучительном ощущении пустоты.

Фицбрук качает головой.

— Ты — преступница под следствием, которая напала на охранника. До окончания суда поживешь без магии.

— Ну да, ведь с магией меня не получится безнаказанно пытать и насиловать, — ядовито тяну я. — Весьма предусмотрительно, лорд Физрук.

Он хмурится.

— О чем ты?

— Ой, только не надо делать вид, что вы не знали.

— Не знал что?

— Что ваш охранник не дает мне еду и воду. Или в вашем представлении это не пытки? Шлюха должна отработать свое содержание, не так ли?

На лице лорда появляется презрительная гримаса.

— Клеветой на несчастного парня ты только усугубляешь свое положение, — сухо извещает он.

— Несчастного?! — смотрю на него, задыхаясь от беспомощного возмущения и обиды. — Этот фашист сутки не давал мне воды, пытался изнасиловать, но злодейка тут я, а он — пострадавший зайка?

Меня трясет от ярости, ядом в голосе можно отравить весь городской водопровод.

Понимаю, что нарываюсь. Что не так разговаривают с человеком, от которого зависит твоя жизнь и благополучие. Надо по-другому: дипломатичнее, мягче, просить, а не требовать…

Но возмущение от несправедливых обвинений жжет изнутри, лишает способности трезво мыслить.

На лице лорда по-прежнему недоверчивая гримаса, но в глазах на мгновение мелькает сомнение.

— Ты понимаешь, в чем обвиняешь этого парня?

— Разумеется.

— Если это ложь…

— О, я и не надеялась, что мне кто-то поверит, — не могу удержаться от горького смешка. — Слово шлюхи и воровки против слова несчастного мальчика. Смешно ждать справедливости.

Краткая вспышка ярости забирает последние силы, опускаюсь на тюфяк и отворачиваюсь к стенке.

— Уйдите.

Он молча выходит за дверь.

 

Глава 7. Воровка и лгунья

Наверное, по закону жанра мне полагается рыдать или метаться по камере. Но я пользуюсь оказией и ложусь спать.

Просыпаюсь под лязг дверного замка. В камеру снова заглядывает лорд-физрук и командует: