Магдалина

– Вот здесь я и живу, – сказал Валерий, щелкнув выключателем, – нежилой фонд, служебная жилплощадь… Дворники, техники, кровельщики, пожарные – все по таким трущобам ютятся – и ничего, нормально… Володя – кровельщик, на филфаке учится, на вечернем, испанский изучает… Жена у него умерла во время родов, он с девочкой остался, да еще и запил с горя, на крышу вылез с похмелья, чуть не грохнулся, страховка удержала… А инженер по технике безопасности как это дело увидел, так чуть не поседел со страху: не хочу, говорит, за тебя, дурака, в тюрьму садиться, у меня у самого жена тройню родила… Ну и выгнали Володьку из кровельщиков… Он еще сильнее запил, а потом вдруг ко мне: ты, говорит, психиатр, Фрейд, Ломброзо – лечи!.. Я ему объясняю, что я не врач, а психолог, а он уперся: лечи – и баста!.. В запое человек, хорошо хоть, студентки нашлись, подруги, приходили за девочкой присматривать… Я в наши учебники, а там, понимаешь, на первом месте раздел “Черты характера советского человека”: патриотизм, трудолюбие, честность и порядочность – представляешь?!. Смех и горе… Я папаше письмо, у них ведь в армии тоже с этим делом проблемы, пьют некоторые просто по-черному, причем особенно из высшего офицерства, от полковника и выше… Папаша понял и выслал мне адресок, здесь, в области, час двадцать на электричке… Я приехал, нашел дом, нормальный такой кирпичный особнячок в два этажа с гаражом, парниками, котельной, двумя волкодавами на проволоке за железной кованой оградкой – хорошо живет человек, не то, что Василь… Показал я хозяину папашино письмо, объяснил ситуацию, тот головой покивал, и оставил меня у себя на пару деньков, чтобы я сам посмотрел, как это делается… Ну я и посмотрел, и на хозяина посмотрел, и на тех, которые к нему лечиться приезжали на черных “Волгах” со свитой… Из соседней комнатки, сквозь дырочку в ковре, вроде смешно, но полезно, и ни от кого не убудет, потому что я клятву дал, что ни одной живой душе не проболтаюсь, кого я сквозь эту дырочку наблюдал… А метод с виду простой, даже как бы незаметный: садится человек напротив целителя, тот берет его голову в ладони, мягко, почти нечувствительно, поглаживает виски, смотрит в глаза, говорит негромко – и все… Хотя в какие-то моменты мне становилось жутковато: как будто при мне душу дьяволу продавали – хотя, конечно, все, наверное, наоборот, не знаю… В общем, прожил у него не два дня, как собирался, а полторы недели, участок мой напарники убирали, начальник восьмерки в табель ставил, потому что я на всякий случай предупредил, что уеду и могу задержаться… Так что жил я у этого алкогольного Мефистофеля, смотрел в дырочку, и досмотрелся до того, что сам решил попробовать, да и он мне сказал, что здесь ничего сверхестественного и невозможного нет: сажай клиента против себя, смотри в глаза и бубни, бубни, пока он дремать не начнет, и как видишь, что глазки у него малость остекленели и как будто пленочкой поденулись, начинай внушать… А способность у тебя есть, можешь ты человеку свою волю внушить, я это вижу… Я сказал, что мне, конечно, это очень лестно, но хотелось бы самому попробовать, проверить на практике, на человеке, к вам же, говорю, каждый день по пять-шесть клиентов приезжают… Нет, говорит, я тебе своих клиентов дать не могу, они – народ серьезный, шуток не понимают, – а мне подставляться никак нельзя, я за каждого такого головой отвечаю… И тут не было бы счастья, да несчастье помогло: сосед запил, директор овощебазы. Заперся в своем замке за кирпичной стеной в полтора человеческих роста с бойницами и башенками по углам, овчарок кавказских с цепи спустил, пьет и орет с главной башни под медной луковкой с флюгером в виде льва: я вас всех в рот е…! Я вас всех на х… видал!.. На весь поселок, громко, особенно когда ночи холодные, луна светит, и эхо по окрестностям разносится: …бал! …бал! …ую! …ую! – смех и горе, ей богу!.. А кончилось все тем, что взял он ружье, перестрелял своих волкодавов, пришел к моему хозяину, упал в ноги – натурально, я сам видел! – лечи, говорит, не могу больше, зверею, и сердце останавливается: вот так стучит, стучит, а потом вдруг: хоп – и тишина!.. Вот, говорит, потрогай… И руку его к своей заплывшей жиром груди прикладывает: вот, говорит, сейчас встанет… Вот, слышишь?.. Страшно мне, Устин – это целителя так зовут – страшнее, чем ОБХСС, от тех-то еще как-то отмазаться можно, а здесь – хрен!.. Руки-ноги в холод и в пот бросает, и как будто ржавая пивная пробка под языком – Кондратий, в общем… А Устин ему: я сам не могу, у меня клиент на очереди, мне сейчас силу терять нельзя, очень уж человек большой, ты с ним рядом – тля капустная, – но помочь тебе можно, есть у меня ученик, молод еще, но бог ему дал, так что сделает он все как надо, снимет в лучшем виде, по гроб жизни ему обязан будешь… Тот сперва вроде замялся, привык, чтобы ему везде все по первому классу делали: и ложу в театре, и “Волгу” в экспортном исполнении с форсированным двигателем, и баню с телками, которые разве что летать на обучены, и палату отдельную с личным врачом-академиком, и гроб дубовый с перламутровым крестом на крышке – а тут ему, понимаешь, ученика подсовывают, практиканта, из тех, что у него на базе гнилую картошку перебирают… Но делать нечего, Кондратий – мужик суровый, ему в лапу не сунешь, так что встал с колен наш мученик, рубаху в спортивные штаны дрожащими руками заправил, прошел в апартаменты, сел в кресло, уставился на меня: лечи, студент – заговоришь, озолочу!.. А я сел напротив, смотрю ему в глаза, и меня самого то в жар, то в холод бросает, потому как вижу, что этому стоит только пальцем ткнуть, шепнуть пару слов по телефону, и тот, на кого он ткнул – покойник, ну, разумеется, в определенных пределах досягаемости, там ведь тоже своя иерархия имеется… И вдруг до меня дошло, что меня-то он как раз и не достанет, и что даже если я его до полусмерти заговорю, ничего мне за это не будет, потому как я – генеральский сын… Успокоился, взял себя в руки, повертел перед ним стеклянную бусинку: смотрите внимательно, внимательно смотрите, следите за шариком, можете моргать, смейтесь, не сдерживайтесь, расслабьтесь, бросьте руки вдоль тела, откиньтесь на спинку, свободнее, свободнее – ну и так далее, пока он не впал у меня в транс…