Магдалина

Я в ту ночь почему-то отнес этот плач на счет Володи, мол, поматросил и бросил, подлец! – но не решился соваться за стеллаж с расспросами и утешениями. К тому же мои подозрения носили скорее вероятностный характер, абсолютной уверенности в них не было. Возможно, это происходило оттого, что я сам в этот период находился в состоянии разрыва, дело стремительно катилось к разводу, а тщательный анализ предшествующих этому прискорбному факту обстоятельств научил меня не спешить с заключениями в тонкой области отношений между мужчиной и женщиной. Конечно, не последнюю роль в той давней истории сыграла теща, которая никак не могла примириться с тем фактом, что ее зять вместо того, чтобы воспользоваться протекцией и уехать за кандидатской диссертацией на Дальний Восток, чахнет на ничтожной подсобной должности в каком-то затхлом реликтовом институте и, несмотря на диплом, продолжает мести улицу и таскать по лестницам вонючие мусорные бачки. Но главная причина была не в этих злополучных бачках, а в том, что я вдруг потерял чувство уверенности в собственной научной правоте. И хотя интуиция смутно нашептывала мне, что все идет нормально, в глазах моих бывших сокурсников, занимавшихся вполне традиционными разработками классических направлений, я порой замечал лукавые иронические искорки: ты, мол, Андрюша, парень, конечно, толковый, но занимаешься черт-те чем, мистикой, гаданиями на кофейной гуще… И только Вадик, мой бывший сосед по общежитию, сильно продвинувшийся по комсомольской линии, как-то при встрече сказал, что моя работа чем-то напоминает ему знаменитую сказку про двух мошенников-ткачей, выставивших главу государства на всеобщее посмешище. Мы встретились с ним сырым мартовским утром, когда я ломом скалывал наледь под угловой водосточной трубой, а он ехал на какое-то ранее совещание, и его черная служебная “Волга”, намереваясь на скорости перескочить через трамвайные пути, напоролась на обрывок колючей проволоки, бог весть как оказавшийся между рельсами. Раздался страшный хлопок, машина завалилась набок и встала, прижавшись к поребрику. Шофер вышел, покачал головой, полез в багажник за запаской, и пока он менял ее, стуча ручкой домкрата и звякая гаечными ключами, мы с Вадиком беседовали, укрываясь от мелкой измороси под козырьком газетного киоска. Потом Вадик упал на сиденье, помахал мне рукой, захлопнул дверцу и уехал, прижимая к округлившемуся животику строгий черный портфель, а я проводил глазами мерцающие как мармелад подфарники, перехватил лом и, прошептав: каждому – свое! – с маху расколол надвое ржавую ледяную линзу.