Маги, ведьмы, чернокнижники

Голубой свет сменился темно-красным, туман стал напоминать кровавую пену. Тварь снова подняла руку, закручивающаяся вокруг нее дымка начала собираться, втягиваясь в темный центр, как вода в водоворот. Фигура мага исчезла. Схлопнулась, как старая рама ткача, в один прекрасный день сложившаяся вместе с гобеленом и чуть не отбившая пальцы его жене. Визгу было… Обвинили, конечно, меня, как раз в этот момент стоявшую на противоположной стороне села.

Эол, какая только чушь не лезет в голову на пороге вечности!

Стены сруба загудели и угрожающе зашатались. Свет вспыхнул, как зарница, он приближался и обжигал веки. Я зажмурилась, и все исчезло. Точнее, все лишнее. Осталась только тишина.

С минуту я сидела неподвижно, ожидая то ли явления Эола и его сподвижников, то ли дасу с вилами. Не дождавшись ни того ни другого, рискнула открыть глаза. Деревня все еще стояла, колодец тоже, да и трактир за спиной никуда не делся, одна стена уцелела, это уж точно.

— Айка, ты как? — прохрипел Рион и, покачиваясь, поднялся на ноги.

— Не знаю. А ты?

— Так же.

— Если кого-нибудь это волнует, — раздался тонкий голос, и мы повернулись, — мне хреново. — Михей сидел, прислонившись к ограде, и прижимал к груди правую руку. Рядом валялся разряженный арбалет. — Ну и развлечения у вас, господа чаровники!

Заскрипела, открываясь, дверь трактира.

Глава 5 ВЫШГРАД

— За господина мага! — поднял очередную чарку Петриш.

Помня свой последний опыт в этом деле, я напиток едва пригубила. А вот «господин маг» не стеснялся, сразу ополовинил чарочку и стал зазывно улыбаться румяной девчонке, что разливала медовуху. Кажется, это была дочь старосты.

В Хотьках пришлось задержаться еще на день, так как народ желал чествовать своих героев. Я бы обошлась без лишнего внимания, но вот Рион очень хотел присутствовать на празднике в свою честь.

— За Михея! — выкрикнул бородатый лесоруб.

И все следом подхватили:

— За Михея!

Рион согласно икнул.

— Госпожа Айка, простите меня, — привычно загудел сидящий рядом стрелок. — Не знаю, как так вышло… само… не хотел я.

Я молча потерла руку, которую поцарапало болтом. Михей вздохнул, осторожно положил на стол свою руку в лубке и без особой радости выпил чарку.

— За госпожу ведьму! — выкрикнул какой-то юнец на дальнем конце стола, и староста в расшитой рубашке — вопреки обычаю совсем еще не старый мужик — едва не подавился.

Петриш хмыкнул, но молча поддержал крикуна, то есть тоже выпил. Рион не сводил глаз с румяной черноволосой девчонки. Ее отец то светлел лицом, представляя такого зятя, то сурово хмурил брови, раздумывая, чем дело обернется, если «зять» ускользнет, выполнив супружеский долг, но забыв при этом принести венчальную клятву перед алтарем Эола.

Рион почти не пострадал. Кроме синяков и ушибов его шею живописно украшали красные, как ожоги, полосы, но никакого неудобства парень не испытывал. Да и дочке старосты вроде нравился.

— За Петриша! — провозгласил ткач, и тост был встречен одобрительным гулом.

Мне вместо лавров достались шишка на затылке размером с куриное яйцо, головная боль и содранная болтом кожа на руке. От обращения к травнице я отказалась, промыла и перебинтовала рану самостоятельно.

— Госпожа ведьма… — снова затянул Михей. — Хоть режьте, но ведь не хотел…

У стрелка была сломана рука, но это волновало его куда меньше, чем мое прощение и расколотый приклад дедова арбалета. Именно его треск мы слышали, когда я подумала, что стрелок сломал позвоночник. Или лишился дурной головы.

Я наложила на широкую ладонь лубок, а оружие отправила к столяру.

— И чтоб ироду проклятущему в гробу не лежалось! — встал староста, и все закричали. Никого при этом не волновало, что этот «ирод» наверняка жив и здоров.

Мы сидели за почетным столом с другими не менее уважаемыми жителями Хотьков. Такого наплыва посетителей трактир, наверное, еще никогда не знал. Поскольку внутри все не помещались, к столу то и дело подходили люди. Кто-то благодарил, кто-то что-то просил, в основном — удвоить надои, повысить урожайность, вылечить от запора.

— Не побрезгуйте, госпожа ведьма, — зашептал смутно знакомый мужик с пропитым лицом, протягивая вытянутый тряпичный сверток. Наверняка кабачок.

Я убрала подношение под стол к трем холщовым сумкам с репой, крынке с творогом, одному — непонятно кому предназначавшемуся — хомуту и тусклому клинку. «Кто ж его после тебя возьмет-то!» — недоумевающе отмахнулся трактирщик, когда я попыталась вернуть железку.

— Госпожа Айка…

— Да прости ты его, — попросил Рион, которому давно надоело нытье стрелка.

— Обязательно, — ответила я, и не успел Михей вздохнуть с облегчением, как добавила: — Если только стрелять научится.

Облегчение сменилось горестным стоном.

— Милая, — позвал кто-то справа, и мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, что обращаются ко мне. — Почти не ношенное, — прошептала жена ткача, втискивая мне в руки какую-то белую тряпку, то ли саван, то ли ночнушку. — Спасибо, милая.