Магические числа

Он втянул голову в темноту и духоту мехового полога, услышал мерное дыхание лежащей рядом дочери и беспокойное, прерываемое стонами и каким-то бормотанием, Каляны.

Вдруг послышался голос Вааль. Он донесся из того же угла, откуда приходил раньше. Кагот не различал слов, но несомненно, что это был голос Вааль. Он то угасал, то снова возникал, и настороженный Кагот никак не мог уловить смысл ее слов. Они как бы смешивались с тем, что накатывалось вместе с ветром восторга на Кагота:

Не лови ладонью снежинку,
Она растает, она исчезнет,
Не пытайся поймать евражку,
Убежит она от тебя…
Так и мысль, если вдруг захочешь
Заарканить ее словами,
Убегает она, исчезает,
Как растаявший на ладони снег.:
Вместе с нею уходишь, Вааль,
Исчезаешь, таешь в ночи…
Скоро солнце над льдами встанет,
Голос твой навсегда растает…

Откуда эти слова? Их ведь не было, пока он слушал разговоры в яранге, сам рассказывал что-то или когда готовил пищу тангитанам на корабле. Он ведь вообще не ждал именно таких слов, предрекающих затухание его общения с тем, что осталось от Вааль…

Интересно, есть ли у норвежцев поэты, как у русских? Если есть, то, значит, весь мир человеческий объят невидимой, удивительной общностью, о которой он и не подозревал. Если ему удалось уловить смысл, не зная русского языка, значит, он может улавливать смысл и других стихов. Нет ли здесь чего-то общего с тем видом связи, который тангитаны называют радио?

Обеспокоенный этими мыслями, Кагот долго ворочался, пока не разбудил Каляну. Женщина замерла, потом шепотом спросила:

— О чем думаешь, Кагот?

— О стихах, — тихо ответил Кагот.

19

Амундсен посмотрел на вчерашнюю запись.

«17 января. Сегодня должно бы показаться солнце. Мы выразили свое преклонение перед царственным светилом поднятием флага. К сожалению, облака помешали нам его увидеть, но мы знаем, что оно тут и останется на долгое время. Температура скачет вверх и вниз, сегодня вечером у нас -32°. Великолепное северное сияние! Здесь мы не так им избалованы, как у мыса Челюскин, где оно бывало каждый день. Новости медленно просачиваются к нам через посредство русских газет. Сегодня мы узнали о смерти Рузвельта[20], очень меня огорчившей, и о том, что в Ирландии будто бы республика. Да, каким-то мы найдем мир, когда вернемся?»

Вчера после торжественной встречи солнца Амундсен из иллюминатора своей каюты увидел, как Кагот спустился по трапу на лед и медленно отошел на некоторое расстояние от корабля. Сначала казалось, что он понес кухонные отбросы, однако повар шел как-то необычно — размеренно, высоко держа голову, как бы обращаясь к небесам. В вытянутых руках он нес серебряный подносг на котором обычно подавал кофе. Перейдя одну гряду торосов, Кагот остановился и некоторое время стоял там, взмахивая руками в сторону восхода, как бы делая движения сеятеля. Амундсен догадался, что он посвоему, согласно обычаям своего народа встречает появление солнца после долгой полярной ночи.

Вернувшись на корабль после жертвоприношения, Кагот еще некоторое время сохранял замкнутое, торжественное выражение лица и оживился только тогда, когда за вечерним чаем Олонкин принялся читать русские газеты, доставленные на «Мод» проезжавшим в сторону Уэлена Григорием Кибизовым. Торговец также привез большое письмо Алексею Першину от Терехина, где тот извещал о благополучном достижении конечной цели путешествия — устья Колымы и о намерении возвратиться в Ново-Мариинск через верховья реки Анадырь, минуя ледовитое побережье Чукотского полуострова.

Внимательно вместе с остальными выслушав новости, Кагот попросил у Олонкина газету. Он рассматривал каждую строчку, каждую колонку и картинку с таким сосредоточенным видом, что Амундсену несколько раз почудилось, что повар читает. Тем более что чукча явственно шевелил губами — точно так, как это делает не очень грамотный норвежский рыбак где-нибудь в окрестностях Буннефиорда.

Сундбек, сидевший рядом с Каготом, спросил:

— Ну как?

— Это чудо, — вздохнул Кагот. — Никак не могу уразуметь, как вы слышите голос: внутри себя или же улавливаете прямо отсюда, с бумаги?

Олонкин не сразу нашелся, как ответить.

— Голоса я не слышу… Глазами я смотрю на эти значки, которые обозначают звуки, русского языка. Из них и складываются слова.

— Русские слова?

— Разумеется, — ответил Олонкин, — потому что газета русская.

— Значит, в норвежской газете другие значки? — высказал догадку Кагот.

— Конечно, — ответил Олонкин.

— Выходит, каждый язык имеет свои собственные значки? — продолжал Кагот. — А те языки, у которых нет значков, те не могут иметь письменного разговора?

— Естественно, — ответил Олонкин.

— А откуда русские получили эти значки?

— Насколько помню, они у нас были всегда, — ответил Олонкин.

— И у норвежцев тоже? — обратился Кагот к Сундбеку.