Магические изыскания Альмагии Эшлинг

В первую очередь это было заслугой именно Джорри, рьяно исследовавшего новую территорию, с громкими возгласами бегавшего по коридорам и лестницам, взрывавшегося смехом в случае очередного удачного розыгрыша или при виде чего-либо забавного. А забавным ему казалось многое: Джорри смотрел на мир с озорной усмешкой.

Его матушка, напротив, являла собой образец хороших манер, была приветливой, но требовательной госпожой. Она умела поощрять и умела приказывать; умела ценить старое и умела привносить новое; умела собирать гостей и умела провожать их, оставляя обитателей «Тёмных Тисов» наслаждаться тихим отдыхом в семейном кругу. Словом, она была настоящей хозяйкой.

Даже то, что она, с полного одобрения супруга и при его деятельном участии, перевезла с собой из «Свартурхуса» камеристку и кухарку и дала расчёт едва ли не трети слуг «Тёмных Тисов», ничуть не повредило ей ни в чьих глазах. Каждый из слуг почёл бы за честь шанс немедля броситься исполнять любой приказ госпожи Эшлинг.

Каждый… кроме экономки Одан. Её вассальная преданность была незыблема, экономка верно служила каждому, кто носил фамилию Эшлинг, однако за десятилетия службы у неё сложились собственные представления о том, как следует вести хозяйство в «Тёмных Тисах». А у госпожи Эшлинг имелись свои представления, и не во всём они совпадали. Под одной крышей очутились две женщины, которые привыкли управлять домом – и привыкли это делать по-разному.

Но одна из них была хозяйкой «Тёмных Тисов», а другая – нет, и в конце концов экономка Одан полностью покорилась твёрдой руке, укрытой нежной перчаткой.

* * *

– Что это тут у вас, сестрица? – Джорри высунулся из чулана (чем он только там занимался? Неужто опять готовил какую-нибудь каверзу?) и с любопытством уставился на то, что было в руках Альмы: рябиновые и тисовые ветви, за долгую зиму успевшие пострадать от ветров и снегопадов, но ещё сохранившие на себе по несколько ярко-красных ягод.

– Охапка веток, как видишь.

– Для магии? – глаза Джорри лукаво заблестели.

– Для натюрморта, – Альма почти не запнулась и кивком подозвала к себе горничную, чтобы та отнесла ветви в комнату.

– Давайте я сам отнесу!

– Погоди-ка, – понадобилось не очень-то куртуазно схватить его за шиворот, чтобы хоть ненадолго угомонить этот вихрь в человеческом обличье. И не дать ему проникнуть в её тайны. – Сперва скажи, чем ты был занят в чулане.

– Повторением сидрийских неправильных глаголов, – он одарил её кротким взглядом, всем своим видом являя безгрешную добродетель. И лишь в глубине его глаз на мгновение вспыхнула смешинка.

Ну что за несносный мальчишка!

– Молодец, – в тон ему ответила Альма. И, ухватив Джорри покрепче, повлекла за собой в классную комнату. – Давай же посмотрим, как далеко ты продвинулся в своём уроке.

Если это и не согласовывалось с его планами, то он приноровился мгновенно, перехватил инициативу и Альмину руку и теперь сам вёл её в классную комнату. Подальше от чулана.

– Как скажете, сестрица!

Разумеется, никакой сестрицей она ему не была: Альма приходилась Джорри троюродной племянницей его отчима. Ни капли общей крови. Однако Джорри решил называть её именно так – то ли чтобы поддразнить, то ли потому что ему, единственному сыну, взаправду не хватало сестёр и братьев. И его мать, а поначалу и сама Альма, были лишь довольны, что двум младшим членам семьи удалось поладить.

Не возражала Альма и когда госпожа Эшлинг обратилась к ней с просьбой дать Джорри несколько уроков сидрийского: дескать, сын так тянется к знаниям, но в изложении гувернёра сидрийский ему никак не даётся…

Слово «несколько» оказалось весьма растяжимым понятием, и теперь Альма была для Джорри не только сестрицей, но и кем-то вроде полугувернантки: прибегнув к книгам, оставленным госпожой Эстиминдой, а также к собственным старым тетрадям и воспоминаниям, Альма уже который месяц обучала Джорри языку Сидрии. Не будучи, впрочем, уверена, что когда-либо Джорри, да и ей самой удастся объясниться хоть с одним взаправдашним сидрийцем так, чтобы тот их понял.

Джорри, стоило отдать ему должное, на её уроках даже старался. Насколько это было в его силах. По крайней мере, он не сбегал и не устраивал переполох, как не единожды бывало на уроках с гувернёром Охаром. Однако быстро терял терпение, начинал вертеться, сажать кляксы, изукрашивать свободное пространство на бумаге рисунками – преимущественно карикатурами, причём, что было вдвойне досадно, весьма узнаваемыми.

Джорри был таким шумным, смешливым, изобретательным, шаловливым, будто родился не благородным господином, а каким-то бродячим лицедеем. Его неугомонная натура обещала либо блестящую, либо прискорбную будущность. Если только на него не подействует сдерживающе мрачная атмосфера «Тёмных Тисов». Впрочем, у оной было мало шансов против него, и пока Джорри неизменно выходил победителем, наполняя старый дом так давно не гостившим здесь весельем.