– Глупости какие, разве можно такому завидовать? – пожала она плечами.
– Неважно, – махнула я рукой. – Сама как думаешь, что делать будем?
– Если это мама, то я не хочу ей навредить, тети уже нет, ничего не исправить. Если это ее подруга, то смысла нет, ее уже нет в живых, да и тети нет. Так что выбрасываем так.
– Нет, так не пойдет, сейчас кто-нибудь подберет эти подушки и домой потащит, а потом страдать будет, – покачала я головой.
– Чего делать тогда?
– Вам, может, не понравится, – ответила я.
– Ну, – насупилась она.
– Распороть все подушки и пух перемешать, так и выкинуть. Такое подбирать явно никто не будет. Можно туда всякое тряпье покидать и мусор, или землю с горшков.
– Давай, – согласилась она.
– Застелить только всё надо, – сказала я.
– Простыни старые пойдут?
– Конечно.
Пол весь застелили. Людмилу я не пустила, подушки меня не кололи. Распорола сначала «ежика», что там с него посыпалось, и иголки, и булавки, и труха какая-то, и земля, и обломки от веника, и ости от перьев, и какие-то косточки, и чьи-то перья, лоскутки. В общем, набита подушка была всем чем угодно, только не нормальным пухом. Люда охала и ахала, заламывала руки и плакала.
Вторая подушка была чистенькая, пушинка к пушинке, и в серединке куколка из тряпочек, такая ладная и пахнет лавандой. Не выдержала, помяла ее, она запахла травками.
– Это что? – спросила Люда.
– Кукла-сплюшка, для хорошего сна, – улыбнулась я. – Хорошая подушка была, добрая.
– Жаль распороли, – покачала она головой.
– Вот и сшейте своим родным такие же подушечки.
Третья подушка была нормальная и также с куколкой-сплюшкой с травками. С четвертой не повезло, внутри была всякая гадость, и гвоздем программы стал пятнадцатисантиметровый гвоздь.
– Замечательно, – сказала я, разглядывая ржавое железо.
– Теперь это надо как-то собрать, – с ужасом смотрела на заваленную перьями комнату, Людмила.
– Соберем, – улыбнулась я. – Вы берите за один конец простыни, а я за другой. Сейчас тюк свяжем и с балкона выкинем. Внизу подберем и дотащим до помойки. Там баки в землю врыты, никто туда не лазит.
Кое-как мы это все стянули и связали. Еще в старое покрывало завернули, и в огромный пластиковый мешок запихали. Скинули с балкона, а потом вдвоем доволокли до помойки.
– Людмила, только на маму не думайте, это последнее дело – подозревать близких.
– Они всю жизнь не ладили, – покачала она головой.
– Но ведь они вас любили, и одна, и другая.
– Да, – улыбнулась она, – и баловали.
– Вот и всё.
– Думки давай тоже выкинем, только копаться в них не будем, просто изрежем, чтобы домой никто не поволок. Я оставлю себе парочку, которые она для себя лично делала, на память, а остальное в мусор, – сказала женщина.
Я согласилась с ней. В помойку ушли простыни, одеяла, наволочки, пододеяльник и прочее пользованное белье.
Дорогой ты мой матрас
На кровати лежало стопкой несколько матрасов, какая-то перина, всё это прослаивалась одеялами и покрывалами.
– Прямо принцесса на горошине, – усмехнулась я, рассматривая всё это добро.
– Тетя любила гостей, вот и держала у себя всё это постельное, чтобы можно было матрасы гостям постелить, и одеяло дать, и не обидеть. Там у нее на балконе две раскладушки, и на антресолях одна детская лежит. У нее все кресла раскладываются. Гостеприимная была очень, – Людмила с тоской смотрела на всё это великолепие на кровати. – Правда, к старости стала вредной, но гостей всё равно любила.
– А теперь нам всё это нужно отволочь на помойку. Мы же не будем оставлять себе эти матрасы? – я посмотрела на нее внимательно.
– Нет, конечно. Знаешь, когда она нам стелила матрасы, то всегда рассказывала, что вот на этот Лёвик написал, а вот на этот дядю Петю стошнило, – Люда начала смеяться. – Бабушка у нас очень экономная была, говорила, а чего такого, я же простынкой чистой кипяченой застелю, и спите себе, пахнет чуток, но не в собачьей же будке.
– Логика железная, – рассмеялась я. – Давайте их руликом сворачивать на кровати, перевязывать веревкой и к двери ставить. Как все скрутим, так начнем на помойку таскать.
– Может, один матрас оставим? – спросила она.
– Как скажете. Что решила с квартирой делать?
– Сдавать, наверно. Нам прибавка к пенсии с Пашкой не помешает. После нашей смерти детям квартира останется, – она улыбнулась.
– Может, продать, прокутить? Моря, океаны, загранпоездки, одежда и еда всякая разная. Пожить в свое удовольствие, – спросила я, внимательно смотря ей в глаза.
– А мы и так живем в свое удовольствие. Сейчас такая ситуация в стране, что страшно в соседнее село ехать, а ты мне про моря и океаны.
– Но не всегда же так будет. Посмотреть Париж не хочется? – поинтересовалась я.
– Вот к тому времени, как всё откроют, мы со сдачи квартирки на Париж и накопим. Хотя я хочу в Турцию, и там дешевле. Я присматривала себе путевки, по горячей вообще дешево получается, две наших пенсии.
Посмеялась над таким сравнением, чтобы съездить куда-то, нашим пенсионером надо несколько пенсий отложить. А жить на что?