Магические штучки. Неоконченная повесть

Светка не то чтобы очень смущается, но попыток оказаться в центре внимания тоже не делает, и прерванный появлением новых лиц трёп вновь возвращается в свою колею — про магию и энергетизм, о чём же ещё! Девица, не прекращающая бренчания по струнам, продолжает описывать недавний поход в аномальную зону, куда-то под Чехов[22]. Там и захоронения какие-то древние, и тарелки летают, и тропинки в тамошнем лесу не ведут никуда… Поляны с неправильным набором трав, напряжённость в воздухе, а по ночам духи из соседней вселенной шастают. Среди них, магов нашенских, очень модно нынче ходить по всяким таким местам, а уж кому чего привидится — дело личных способностей к восприятию. Или вранью, но тут уж, как говорится, «не любо — не слушай, а врать не мешай».

В кухне и так не просторно, а когда приходят мальчик с девочкой, которые в комнате фигнёй страдали, то становится откровенно тесно. Светку, мужественно слушающую всю эту ахинею, приходится усаживать на колени, на освободившуюся табуретку устало опускается девочка в белом костюме, и вновь идёт всё тот же трёп.

Возмещая молчаливость спутницы, я тоже вступаю в разговор и рассказываю историю ночной драки, подавая её как нечто таинственное и мистическое. Но в процессе рассказа происходит странная вещь: начатый, как откровенный стёб, пересказ на меня самого производит впечатление чем дальше, тем всё более гнетущее. Может быть, из-за того, что тот синий пакет, о котором я старался последнее время не думать, вновь начал вертеться в мыслях, а может, из-за того, что как-то вдруг получилось, что я, сам того не ожидая, вполне логично и просто объяснил многие несуразности Светкиной истории. Она, кстати, тоже что-то такое ощутила, ещё раньше меня, и по ходу дела несколько раз пыталась то лягнуть меня, то локтём пихнуть. Но меня, что называется, уже понесло, и припасённая в качестве ударной концовки фотография «мугыгра» производит эффект даже больший, чем ожидался.

Ну, слушатели обалдели, само собой,— рассказы рассказами, а вот материальные свидетельства всяческих чудес и диковин в этой среде очень редки. Но ведь и Светлана вздрогнула, и самого меня передёрнуло, когда голенастый урод вновь улыбнулся с фотографии, да и вообще — думал напугать почтеннейшую публику, а больше всего напугался сам.

В наступившей тишине шумит закипающий чайник, и вдруг та из хипообразных девушек, которая посимпатичнее, тихо произносит:

— Я его видела.

Светка резко вскакивает с моих колен и цепляется своими брюками за торчащий из ножки стола недозавёрнутый шуруп. Крышка стола отрывается от рамы и подпрыгивает вверх вместе со всем, что на столе расставлено — чашками, заваркой, сахарницей. Полсекунды спустя раздаётся треск ткани, крышка стола обваливается на своё старое место, правда чуть наискось. На ней теперь живописный беспорядок из разлитого чая, опрокинутых кружек и маленькой горки сахара, медленно коричневеющей от подножья к вершине. Во все стороны из-под стола бегут испуганные тараканы, но Светку это не интересует:

— Что? Ты видела… это?!

Есть такое выражение: «глаза всех присутствующих устремились…». На этот раз получилось не так — на Светку устремляются глаза почти всех, но вот Серёгины глаза устремлены скорее на меня, и в них явственно читается вопрос: «Лёх, ты кого ко мне привёл?»

Как ни странно, но первой в себя приходит Светлана. Она извиняется, потом извиняется ещё раз и кидается наводить порядок, не обращая внимания на зияющую прореху в своих модных брючках. Серёга, разглядевший, что непоправимого ущерба Светкин порыв не нанёс, бурчит что-то типа «ладно, бывает», и пока девушки аккуратно стряхивают с клеёнки в ведро намокший сахар пополам с хлопьями заварки, мы с ним пытаемся установить на место крышку стола. Дело на лад не идёт, Куковлев с неожиданной для своей комплекции грацией лезет под стол, распугивая последних тараканов, и через несколько секунд подзывает меня посмотреть.

Нагибаюсь и выворачиваю шею, стоя сбоку, ибо второй человек под столом рядом с Куковлевым уже не поместится. Он молча тыкает пальцем, и я созерцаю болт, который при рывке проломил своей шляпкой рассверленное в толстой доске гнездо, причём сама шляпка тоже заметно деформировалась. Серёга, убедившись, что я это увидел, вылезает, уходит, возвращается с плоскогубцами и выковыривает остатки несчастной железяки. Крышка стола подседает и становится на прежнее место.

Из ванной появляется Светлана с тряпкой в руке, она просит всех выйти из кухни, и Серёга мечтательно замечает:

— Однако, нет худа без добра. Теперь мне пол помоют…

В ответ Светка делает короткий зырк, и Куковлев — сам Куковлев! — тушуется, и вместе с народом отступает в комнату. Я остаюсь, как до некоторой степени чувствующий свою вину, помогаю Светке, таская тряпку к раковине и, улучив момент, задаю сам собою напрашивающийся вопрос:

— А что такого в этом видении?

Она молчит, и я продолжаю:

— Ведь они, маги эти доморощенные, что захотят, то и приглючат себе, хоть тень отца Гамлета. Я даже не уверен, что эта подруга не выдумала это прямо тут, прямо сейчас.