Магические узы

Перед первым раскатом грома, потревожившего медленные дирижабли, город притих. Поднялся сильный ветер, взлохмативший облака пыли и трепавший кроны деревьев. Ворчливый раскатистый клич прокатился по бескрайнему небу, и на нагретые камни обрушилась стена холодного дождя. Прохожие брызнули в разные стороны, ища убежище от разбушевавшейся весенней стихии. Грохот падающих струй перекрыл городской шум, и проспекты опустели. Я в растерянности стояла посреди улицы, скрытая ливнем и туманной дымкой, поднимавшейся в воздух от припеченной солнцем мостовой.

Это фатальная ошибка – думать, будто хуже быть не может. Зловещая история поглотила меня с головой, и мучил вопрос: чтобы выжить в этом бесконечном хаосе, кому мне верить?

* * *

– Богдан, привет, – я стучала зубами от холода, запершись в маленькой будке городского коммуникатора. По прозрачным стеклянным стенкам стекали струи дождя, и ливень никак не хотел прекращаться. Небо просветлело, но низкие светло-серые облака за влажной дымкой спрятали острые верхушки башен и шпилей. Автокары, похожие на мокрые кометы с влажными хвостами-брызгами, проносились по проспекту. Горожане облачились в разноцветные дождевики, и на улицах распустились шляпки зонтиков, делавшие прохожих похожими на экзотичные цветы.

Промокшая одежда неприятно льнула к телу, и никак не получилось согреться. Левая рука с браслетом горела, кожа возле вросших в запястье кромок покраснела и воспалилась. От одного взгляда на украшение к горлу подступал тошнотворный комок.

– Слушай, – нашептывала я брату последнее послание, – через двадцать минут буду у тебя. В родительском коттедже меня точно легко найдут, твоего адреса даже отец не знает. В общем, я у тебя переночую, а утром уеду к тетке в Бериславль и спрячусь на пару седмиц. Отпуск по телефону оформлю. Думаю, стражи смогут обнаружить меня через магическую связь, поэтому коммуникатор выбрасываю. Давай, Истомин, счастливо оставаться. Не теряй меня.

Аппаратик с влажными радужными разводами жалобно пискнул. В погасшем зеркале отразилось мое худенькое бледное личико с лихорадочно горящими расширенными глазами. Мокрые волосы облепили голову, и с них за шиворот футболки стекала дождевая влага. С холодным сердцем я отключила коммуникатор и положила его на полочку над городским аппаратом.

На большом зеркальном полотне городского коммуникатора с отпечатками многочисленных пальцев подмигивала надпись: «бросьте монету». Сняв трубку, отчего зажглись крупные квадратные цифры, я сунула в щель алтын и быстро набрала отцовский номер. Зеркало зарябило, и резко проявилось нечеткое отражение папашиного лица. Он сидел на нижней полке в маленьком купе и выглядел крайне удрученным.

– Привет, пап.

– Ты чего такая мокрая? – ворчливо отозвался тот. Послышался визгливый Радкин вопль, и бормотание мамы Ярославы, вероятно, снова учившей уму разуму младшую дочь. Вагон состава мерно покачивался, колеса торопливо стучали по рельсам, и отцовское отображение чуть дрожало.

– Я под дождь попала. Слушай, звоню сказать, что я завтра к вам в Бериславль выезжаю, – после моих слов в купе стало подозрительно тихо. – И еще у меня коммуникатор украли в подземке…

Тут без предупреждения связь прервалась, и зеркало, вспыхнув на долю секунды, стало черным. Я повесила трубку и прижалась горящим лбом к холодному стеклу.

Пути назад не было. Резкий стук в будочку заставил меня вздрогнуть. Высокий тролль, затянутый в желтый дождевик, тыкал на часы на крепком зеленом запястье и требовал освободить место. Подхватив ридикюль, я выбралась под несколько ослабевший, но по-прежнему моросивший дождь. Вокруг пахло влажными камнями и свежестью. Небесная вода смыла с лица города слой пыли, и деревья воспрянули, распрямив листочки. Без пальто, позабытого в «Чайке», меня знобило.

– Эй, девушка, – тролль, приоткрыв дверь, окликнул меня. – Это вы забыли?

Он покрутил в больших зеленых пальцах оставленный коммуникатор с трещиной посреди зеркальца.

– Нет, – не раздумывая, отозвалась я, поскорее отдаляясь от стеклянной будочки, над остроконечной крышей которой нависал объемный морок огромной пульсирующей трубки.

Богдан уехал из родительского дома три года назад, решив вести самостоятельное хозяйство, и его крошечная, но уютная квартирка в каменном двухэтажном доме в центре города казалась мне пределом мечтаний. Впрочем, с тех пор старший брат вел странную непонятную жизнь. Он, то исчезал на долгие седмицы, то звонил в тревоге каждые пять минут, и еще у него появилась татуировка четырехлистного клевера, из-за которой я ошибочно прониклась симпатией к долговязому юнцу в кепке, едва не пленившему меня.