Магический спецкурс. Второй семестр

— На самом деле это достаточно удобно, — заметил папа.

Я не стала спорить, а последовала за Роттом. Оба легионера шли позади нас, а папа шел рядом.

Мы поднялись на третий этаж по какой-то бесконечно длинной лестнице и вошли в небольшой зал. Все мои знания о судебных процессах ограничивались американским кинематографом, поэтому даже кадры из российских судов, которые я иногда ловила в новостях, казались мне странными. Здесь же я и вовсе растерялась. Больше всего зал суда походил на причудливый класс в школе или, скорее даже, на читальный зал в библиотеке Орты. Много небольших столов, за каждым из которых стояло по два стула, но места при желании хватило бы и на три, выстроились в три ряда. В каждом я насчитала по семь столов, и половина из них уже была занята. Судья и подсудимый находились у противоположной от входа стены. И снова у меня возникли болезненные ассоциации со школой. Стол судьи стоял не по центру, а немного сбоку. С другой стороны зала за таким же столом сидел подсудимый. Их лица были обращены друг к другу, а пространство между ними, как шепотом объяснил мне папа, как раз предназначалось для выступления тех, кого призвали в свидетели. Мне стало совсем нехорошо: всегда боялась сцены, а здесь это выглядело именно так.

Я взглянула на Нота и испытала острый приступ жалости. Он похудел, осунулся, как будто даже немного постарел. От молодого жизнерадостного красавчика, с которым я меньше года назад случайно столкнулась в коридоре Орты, не осталось и следа. Это показалось мне дико несправедливым. Ведь он действительно был хорош собой, умен, весел. Его любили студенты, а студентки — тем более. Он мог бы однажды все-таки сделать какую-то девушку по-настоящему счастливой, мог стать отцом очень красивых детей, но все это он отринул… ради чего? Ради сомнительного подвига — убить ревоплощение Роны Риддик? Привести к власти наследника древнего королевского рода? Какую преданность этому человеку надо было испытывать, чтобы почти за полгода так и не сдать ни его, ни других? Имея возможность в обмен на это остаться на свободе.

Нот как будто почувствовал мой взгляд и посмотрел на меня. Вся моя жалость мгновенно улетучилась: такой фанатичной ненавистью горели его глаза. Я поняла, что будь у него малейшая возможность, он бы сейчас придушил меня собственными руками. Наверное, жалеет, что все-таки пытался подвести мою смерть под несчастный случай, а не отравил меня сразу.

Я скользнула взглядом по его рукам, лежавшим на столе: серые металлические браслеты — те же самые или просто такие же как те, что застегнули на его запястьях еще в Орте — гарантировали то, что он не опасен. Папа еще тогда объяснил мне, что они блокируют магический поток, превращая мага в обычного человека. Человек шесть легионеров, не считая тех, что пришли со мной, позволяли надеяться, что голыми руками он мне тоже навредить не сможет.

Процесс шел без особых расшаркиваний. Без всяких: «Встать, суд идет!» Без ударов молотка и волнений в зале, которые стоило бы ими прерывать. Я поняла, что среди сидевших за столами, были представители местной прессы, которые невозмутимо вели записи, и несколько студентов. Вероятно, из Академии Легиона или с каких-то местных юридических специальностей. Ни друзей, ни родственников подсудимого, ни случайных зевак. За столами в первом ряду сидели уполномоченный обвинитель и, как я поняла, официальный представитель. То есть прокурор и адвокат.

Меня вызвали почти сразу, других свидетелей не было. Только сейчас мне показалось странным, что в свидетели не призвали ни профессора Карр, ни Нормана, а только меня. Или их собирались выслушать в другой день?

Обвинитель задал мне все те же вопросы, что и на «репетиции», я дала все те же ответы, стараясь не смотреть на Нота, но чувствуя на себе его прожигающий ненавистью взгляд. Судья — худощавый мужчина лет шестидесяти — напротив, смотрел на меня сочувственно.

Защитник не проявлял особого рвения. По тем же американским сериалам я привыкла к тому, что адвокаты с пеной у рта защищают даже серийных убийц, которые чуть ли не были пойманы над телом с окровавленным ножом. Однако защитник задал мне всего несколько вопросов. В том числе о том, почему Нот мог желать моей смерти. А еще о том, пытался ли он бежать. Только после этого я задумалась: а почему, собственно, он не пытался этого сделать? Был уверен, что я замерзла в лесу и ему ничего не грозит? Знал, что ему не спрятаться? Или желал быть пойманным, чтобы получить свою долю аплодисментов от сочувствующих? Ведь он реально считал мою смерть значимым событием, сейчас я это чувствовала, как никогда.

После меня вызвали самого Ротта, и он пересказал все то, что узнал во время предварительного разбирательства. Рассказал он и про нападение Нота в самом его конце. По выражению лиц судьи и защитника, когда тот вел свой допрос, я поняла, что судьба Нота решится очень быстро. И решится не в его пользу. Наверное, меня это должно было обрадовать, но… не обрадовало.