Магиер Лебиус

Маркграф считал себя человеком крепким и ко многому привычным, однако на этот раз его передернуло от омерзения. Прагсбургский магиер же, видимо, давно утратил чувство элементарной брезгливости. Как он там говорил? Я этим дышу, я этим живу…

Создатель голема выловил из мутной жижи…

– Глаз?! – изумился Альфред Оберландский.

Студенистый шарик, оплетенный капиллярной сеткой, с путаным хвостом сосудиков, нервов и тончайшей, едва заметной проволоки взирал на него из руки колдуна темным расширенным зрачком. Маркграфу показалось, будто глаз… Нет, не показалось, точно – живет! Живет своей отдельной неведомой жизнью.

– Глаз, – спокойно подтвердил Лебиус. – Чтобы сражаться, голем должен видеть. А мне неизвестен материал, который можно использовать вместо человеческого глаза. И создать ничего подобного искусственным путем тоже пока не удалось. Нерастекающаяся вода, нетающий лед, небьющееся стекло здесь не годятся. Потому-то в шлеме голема имеется смотровая щель, а в щель эту смотрят два обычных человеческих глаза, соединенных с металлической основой.

Колдун осторожно тронул ногтем проволочку, вплетенную в сосуды и нервы. Вынутое око дернулось.

– Почему только два?.. – глухо выдавил из себя Альфред. – Только два глаза – почему?

Лебиус вскинул брови:

– Больше не надо. Голем создавался по образу и подобию человека. Я лишь убрал лишнее – потребное человеку, но не нужное механическому рыцарю, поднятому при помощи магии. А все, что осталось, проверено веками. Два глаза лучше, чем три или четыре. Ибо для трех и четырех глаз потребуется создавать другую боевую машину, которая, обретя больший обзор, утратит при этом прочие преимущества человекоподобного голема.

Лебиус вновь склонился над чаном, осторожно положил глаз обратно.

– А вот еще…

Когда перепачканные пальцы вновь вынырнули из пузырящейся жижи, магиер держал в руке нечто красное, крупное – с кулак Альфреда, а то и больше, овитое толстыми тугими сосудами и гибкими металлическими лентами, пронизанное иглами и трубками. Пульсирующее… Сжимающееся и разжимающееся, с отчетливым хлюпаньем выплескивающее из срезов артерий густую влагу вперемешку с воздухом.

– Сердце, – торжественно провозгласил Лебиус. – Идеальная машина, гоняющая живительные токи по всему телу. Великая загадка и великое благо. Неутомимый самодостаточный насос, воспроизвести который, как и глаз, тоже чрезвычайно затруднительно. Но вот использовать… Магия может остановить человеческое сердце, а может заставить его биться вечно, до конца времен разнося кровь, или… – Магиер улыбнулся: – Или то, что эту кровь заменяет в более надежной и прочной, нежели хрупкий человеческий организм, конструкции. Достаточно лишь укрепить человеческое сердце, и ему не будет износа. Магиерскому искусству и механике такое под силу.

Чужое живое сердце, запущенное навечно, все билось и билось в руке Лебиуса…

Альфред Оберландский поморщился. Одно дело – рубить врага в битве, вспарывать чрево у жителей захваченного селения, кромсать человеческие тела в пыточной. И совсем другое – вот здесь. Вот так…

Так он еще не привык.

ГЛАВА 29

– Или вот… – а Лебиус и не думал останавливаться.

На этот раз магиер опустил в чан обе руки. Чтобы извлечь…

И не сразу-то поймешь что. Большое, омерзительно-серое, склизкое, обтянутое сморщенной пленкой с частыми металлическими вкраплениями, покрытое бугорками и извилистыми складками. Увесистое.

– А эта-то пакость для чего понадобилась? – скривил губы маркграф.

– Вовсе не пакость, ваша светлость, – колдун плотоядно оскалился. – Это мозг. Человеческий мозг. Можно сказать, вершина творения. Ни сложнейшая механика, ни могущественнейшая магия не способны создать ничего подобного. И не создадут ни-ког-да.

Последняя фраза в устах колдуна прозвучала твердо и уверенно.

– Мозг? – протянул Альфред – И какой в нем прок? Что в нем такого особенного?

– Мозг позволяет голему осознавать отдаваемые ему приказы и верно исполнять их. Именно эта, как вы изволили выразиться, «пакость» руководит действиями тела, которое вы видите сейчас перед собой. Именно благодаря ей голем ходит, бегает, сражается. И видит мир вокруг – как привычно человеку, кстати, – двумя глазами. И даже в некотором роде мыслит. Не так вольно, как мы с вами, разумеется, но…

– А я-то полагал, что основное предназначение мозга – выделение соплей при простуде,[13] – фыркнул маркграф. – Впрочем, тебе виднее.

Преодолевая брезгливость, Альфред подошел поближе к булькающему котлу.

– Этак ты скажешь, колдун, что в твоем чане с потрохами плавает и душа бедняги фон Нахтстлиха?

Лебиус покачал головой. Маркграфу показалось – с сожалением.

– Нет, ваша светлость. Я за свою жизнь вскрыл немало тел, но ни в одном из них не обнаружил ничего, что могло бы попасть под определение «душа». Хотя искал очень тщательно. Вы же знаете мою дотошность.