Магия

То, что совершенно, не знает смерти, но несовершенное должно рано или поздно погибнуть. Так называемая смерть – это просто процесс уничтожения бесполезного. В этом смысле мы умираем постоянно, каждый день, и даже желаем этого, ибо любой разумный человек хочет избавиться от своих несовершенств, их последствий и страданий, которые они причиняют. Никто не боится потерять то, что ему нежеланно, и если кто-то цепляется за нечто бесполезное, то лишь потому, что не сознает и не знает полезного. В таком случае он уже мертв для добра, и ему надо ожить и научиться сознавать, что полезно, умерев для бесполезного. Это и зовется мистической смертью , благодаря которой достигается просветление: она подразумевает бессознательность в отношении никчемных земных желаний и страстей и утверждает сознание бессмертного и истинного. Люди порой боятся смерти, но лишь потому, что ошибочно принимают низшее за высшее и предпочитают материальные иллюзии духовным истинам. Совершенное не знает смерти, и тот, кто несовершенен, должен отбросить свои несовершенства, чтобы совершенное в нем могло сознавать и жить. Мудрые призывают к подобной мистической смерти как к лучшему средству против смерти реальной.

Гермес Трисмегист говорил: «Счастлив тот, чьи пороки умерли прежде него», а великий учитель Фома Аквинский писал: «Научитесь умирать для мира (для приманок материи), чтобы начать жить со Христом (безличностным шестым принципом каждого человека)».

Человеку, чьи пороки умерли во время земной жизни, не придется умирать опять, когда он будет жить как душа. Его звездное тело растает, как серебряное облако, не сознавая никаких низших желаний, а дух обретет полное сознание красоты, гармонии и истины; но тот, чье сознание концентрируется в страстях, бушевавших при жизни в его душе, не постигнет ничего выше того, что было для него высшим прежде, и, пережив смерть, не осознает ничего нового. Бессознательность не способна дать сознание, неведение не дает знания. Благодаря мистической смерти мы приходим к жизни и сознанию, пониманию и счастью, ибо пробуждение более высоких элементов жизни предполагает смерть того, что бесполезно и низко.

Существуют Esprit souffrantes, наши страдающие души. Призраки существуют в самом деле – это астральные тела тех, кто умер преждевременно, чья физическая оболочка погибла раньше, чем дух был готов отделиться от души. Притяжение земли не отпускает их, пока не придет срок, определенный для конца их физической жизни законом их Кармы. Обычно они не сознают полностью своего положения, но медиум своим воздействием может на время вернуть их к жизни. Тогда полузабытые желания и память возвращаются к ним, причиняя им страдания. Выводить подобных существ из оцепенения, которое не позволяет им ощутить боль, ради удовлетворения праздного любопытства – жестоко и очень опасно для таких душ, ибо в них может пробудиться жажда жизни и стремление удовлетворить свои земные желания.

Но душа человека, с трезвым расчетом совершившего самоубийство или преследовавшего злые цели, может полностью сознавать и понимать, в каком положении она оказалась. Такие сущности могут скитаться по земле, цепляясь за материальную жизнь и тщетно пытаясь избежать грозящего им распада. В каком-то смысле сумасшедшие, они следуют животным инстинктам и могут стать инкубами, суккубами и вампирами , крадущими жизнь у живых, чтобы поддержать собственное существование, и безразличными к судьбе своих жертв. Телесные души умерших могут, осознанно или неосознанно, быть привлечены медиумом и общаться с живущими. Благодаря астральным эманациям того же медиума они порой материализуются, становятся видимыми и осязаемыми и походят на умершего человека. Но если покойный был добродетелен и стремился к высокому идеалу, его телесная душа, по сути, вовсе не то существо, на которое она похожа, хотя и может действовать совершенно так же, как действовал бы человек, чье обличье она носит. Если мы дуем в трубу, она не издаст никакого иного звука, кроме звука трубы. Телесная душа хорошего человека, искусственно напитанная жизнью, будет высказывать те же мысли, какие высказывались им прежде, но видеть в этом теле его самого столь же нелепо, как видеть своего друга в телефонной трубке только потому, что она говорит его голосом и с его интонациями.