Магия грез

Я вижу свет — чудесный, идеальный свет его жизни.

Он улыбается мне. Взглядом он выражает всю свою любовь ко мне.

И его глаза начинают гаснуть.

Нет! Из моей груди вырывается рев. Ты не умрешь! Ты не оставишь меня!

Кажется, что я смотрю в его глаза тысячу дней.

Я вижу его. Держу его. Он здесь.

Его нет.

Это лишь миг смерти, перехода. Жизнь сменяется смертью. Наполненность — пустотой. Вот он есть, и вот его нет. Слишком быстро. Вернись, вернись, хочу я закричать. Мне нужна всего лишь минута. Всего лишь еще одна улыбка. Еще один шанс все исправить. Но его нет. Его нет. Куда он исчез? Что случается с жизнью, когда она уходит из тела? Ушел ли он куда-то или, будь все проклято, его просто больше нет?

Я пытаюсь плакать, но ничего не выходит.

Что-то трещит у меня в груди.

Я не узнаю этого звука.

Я больше не то, чем был раньше.

Я смотрю на остальных.

Мы все изменились.

Видения прекратились. Я снова была в книжном магазине. Я дрожала. Горе в моей груди ощущалось открытой раной. Я истекала кровью за ребенка, которого потеряла, за Алину, за всех людей, погибших на войне, которую мы не смогли предотвратить.

Вздрогнув, я подняла на Бэрронса глаза. Если он думает, что я отвечу ему своим прошлым, то ошибается.

Я была задета за живое. Я была полностью выбита из колеи. Если бы он коснулся меня сейчас, я могла бы быть нежной. Если бы он был нежным, я могла коснуться его в ответ.

Его лицо было бесстрастным, глаза — тускло-черными, руки сжаты в кулаки и опущены вдоль тела.

— Бэрронс, я…

— Спокойной ночи, мисс Лейн.

26

— Разве нельзя было взять что-нибудь побыстрее? — жаловалась я, пока мы огибали брошенные машины и уворачивались от МФП, то есть тащились черепашьим шагом.

Бэрронс покосился на меня.

— Сегодня все Охотники заняты.

— Ну хоть на газ ты можешь нажать? — проворчала я.

— И влететь в какой-нибудь МФП? Они движутся, уточняю на тот случай, если вы не заметили.

Я это заметила, и это казалось мне крайне нечестным. Статичные порталы были предсказуемы, но последние два МФП на нашем пути в ирландскую глубинку не были закреплены и парили в нескольких футах над землей, подгоняемые ветром. Было довольно сложно не попасть в стационарный МФП. Но попытки уклониться от дрейфующего портала напоминали маленькие танцы, которые порой случаются на улицах: вы сталкиваетесь с кем-то и одновременно с ним шагаете то влево, то вправо, пытаясь друг друга обойти. Вот только в случае с парящими МФП казалось, что они хотяттанцевать. Хотят вас обнять. И проглотить.

— Чтобы оторваться от последнего МФП, нам понадобилось сорок минут.

Беда в том, что выбраться из них непросто. Как только портал проглатывал добычу, он, казалось, хитро изменялся, пряча место входа. Чтобы нащупать выход, нужно было потрудиться.

— Ладно, — согласилась я.

Мне было скучно, тревожно и не терпелось добраться до коттеджа старой женщины. А мы ползли к нему целую вечность, громыхая на «альфе».

Я осмотрелась в «хаммере» и заметила на заднем сиденье кейс для компакт-дисков. Интересно, что слушает Бэрронс, когда остается один? Я включила магнитолу. Роб Зомби заорал:

Ад не любит таких. Дьявол отвергает, Дьявол отвергает…

Бэрронс выключил музыку.

Я приподняла бровь.

— Бэрронс, а ничего банальнее ты выбрать не мог?

— «Банальность» — это всего лишь еще одно слово, которое СМИ затрепали до того, что простые люди — а это и вы, мисс Лейн: простая, — его уже не воспринимают, и чаще всего себе же во вред, потому что стали не способны узнавать опасность, глядящую на них из глаз дикого животного или поверх заряженного ствола.

— Я не отношусь к «простым», и ты это знаешь. — Ни за что не признаюсь, что он прав. Зеркальные нейроны играли с нами в забавные игры, заставляли мысленно проживать то, на что мы смотрим, работали и тогда, когда мы действовали сами, и тогда, когда мы только наблюдали за чужими действиями, и потихоньку делали нас нечувствительными. Но кому нужны СМИ для потери чувствительности? Что со мной случится через несколько месяцев? Да я стану нечувствительной ко всему. — На себя посмотри. Хитро сделанный говнюк.

— Хитро сделанный. Вы думаете, что есть такое понятие, мисс Лейн?

— Кем был ребенок? — спросила я.