На следующий день я уехала из Лачена и продолжила путешествие на север. Пейзажи, на протяжении всего пути очаровательные, стали просто великолепными. Заросли азалий и рододендронов еще одеты в яркий весенний наряд; мерцающий поток цветов заполнил всю долину, – ее словно заливали спускавшиеся с соседних склонов нескончаемые потоки фиолетовых, желтых, красных и чисто-белых волн. Издали казалось, что мои проводники плывут в море цветов, – высовывались одни головы. Несколькими милями дальше тянулись сказочные сады, становившиеся все гуще; потом они превратились в возникавшие то здесь, то там розовые пятна из карликовых кустов азалий, упрямо сражавшихся за жизнь на головокружительной высоте.
Дорога теперь проходила по фантастическому приграничному краю[20]. В потрясающей тишине этих диких величественных гор раздавалось только нежное журчание ледяных, прозрачных ручьев. С берегов меланхоличных озер золотоголовые птицы важно наблюдали за проходившим мимо караваном.
Мы поднимались все выше, пересекая гигантские ледники, неожиданно открывавшиеся нашему взору долины, наполненные огромными облаками. И вдруг без всякого перехода вышли из тумана и перед нами открылось огромное, просторное, блистающее под ярким среднеазиатским небом Тибетское плоскогорье.
С этого началось мое путешествие по стране, лежащей за далекими грядами гор, которые в то мгновение закрывали от меня горизонт. Побывала я в Лхасе, Шигадзе; в северных пустынных степях, с их солеными озерами, больше похожими на моря; в Кхаме, стране благородных разбойников и магов; в неисследованных лесах По и удивительных долинах Тцаронга, где зреют гранаты; но ничто не затмило в моей памяти первую встречу с Тибетом.
Несколько недель спустя погода испортилась, снова пошел снег. У меня почти кончилась провизия, среди носильщиков и слуг росло недовольство и разгорались ссоры. Однажды мне пришлось воспользоваться хлыстом, чтобы разнять двух дерущихся с ножами мужчин, не поделивших место у костра. После нескольких коротких экскурсий на тибетскую территорию я покинула границу. К длительной поездке готова не была; более того, земля, которая простиралась передо мной, считалась запретной.
Снова я проезжала Лачен, повидалась с гомченом и поговорила с ним о жилище отшельника, находившемся в одном дне пути от деревни, высоко в горах, где он жил семнадцать лет. Мой мальчик-переводчик легко справлялся с такими простыми деталями, да и мне самой удавалось улавливать многое из его речи. Не рисковала я, однако, упоминать демонов, следуя убеждению слуг. Знала, что мой юный переводчик слишком суеверен, чтобы осмелиться подступить к этому, и сам лама, вероятно, не ответил бы на такие расспросы.
В Гангток я вернулась, опечаленная упущенной возможностью изучить действительно интересные вещи, связанные с мистическим миром тибетских отшельников, с которыми случайно столкнулась. Предвидеть последствия своей поездки я совершенно не могла.
Вскоре после этого далай-лама покинул Калимпонг; армия его разбила китайцев, и он с триумфом вернулся в Лхасу. Я поехала попрощаться с ним в деревушку, расположенную под Джелапом.
Добравшись до бунгало, где он предполагал остановиться, раньше его, встретила там большую группу аристократов сиккимского двора, пребывающих в великом горе: им поручено обеспечить все необходимое для краткого пребывания царя-ламы, но, как всегда на Востоке, приготовления оставили на последний момент. Нет ни мебели, ни ковров, ни занавесей, а высокий гость появится с минуту на минуту. В небольшом доме все вверх дном, слуги и хозяева беспорядочно суетились – дикая спешка. С радостью предложила я свою помощь – надо приготовить далай-ламе ложе для сна. Помощники заверили – это принесет мне удачу как сейчас, так и в дальнейшей жизни.
Так у меня появилась еще одна возможность поговорить с тибетским правителем. Ум его, как мне показалось, целиком занят политическими делами. Как обычно, он благословил верующих палкой с разноцветными ленточками; чувствовалось, однако, что мысленно он уже пересек гору, служившую границей, и обдумывает те прибыли, которые принесла ему победа.
На следующую осень я уехала из Сиккима в Непал, а позднее провела около года в Бенаресе. В юности долго жила там и вернулась туда с удовольствием. С благодарностью приняла предложение членов Теософического общества сдать мне небольшую квартиру в их прекрасном саду. Аскетическая простота этого жилища гармонировала с духом святого города Шивы и полностью отвечала моим вкусам. В таком подходящем окружении я прилежно подводила итоги изучения ведической философии, некоторым образом предшествовавшей ламаизму, – с ним, как оказалось, я знакома не намного лучше, чем раньше.
У меня и в мыслях не было покидать Бенарес, когда неожиданно возникшие обстоятельства заставили меня сесть на поезд и поехать в Гималаи.